Императрица Екатерина вскоре после вступления своего на престол подтвердила этот указ
[502], и, по сведениям, в начале ее царствования оказалось, что к фабрикам было куплено более 20 тысяч, а к горным заводам более 40 тысяч душ. Запрещение покупки не уничтожало права фабриканта переселять уже купленных крестьян на заводы из внутренних губерний, и один Твердышев переселил на свои заводы до 15 тысяч душ из разных губерний.
Заводчики и фабриканты имели полную власть над крестьянами: могли наказывать их батогами и плетьми, надевать оковы, сдавать в рекруты и отправлять в ссылку. По одному заявлению фабриканта, поданному в Мануфактур-коллегию, крестьянин без суда и следствия ссылался на поселение или в каторжную работу. Заводчики широко пользовались этим правом, злоупотребляли своей властью и притесняли крестьян при всяком удобном случае. По закону не имея права препятствовать женскому населению выходить замуж за кого они хотят, заводчики препятствовали этому или брали выводные деньги. Закон не определял ни числа рабочих часов, ни того, должны ли работать на заводах женщины и дети и до какого возраста дети должны быть освобождаемы от работы. Разрешение этого вопроса предоставлялось произволу заводчика и вызывало частые беспорядки. «Если рассмотрим, – говорил князь Щербатов во время прений в комиссии о составлении уложения, – самое употребление и жизнь работников, то увидим, что кроме небольшего числа мастеров, которые для того, чтобы они не показывали своего мастерства посторонним, содержатся почти как невольники, прочие находятся в весьма худом состоянии как относительно их содержания, так и нравственности»
[503]. От этого, по мнению князя Щербатова, происходили беспорядки в деревнях. Забирая всех на работу, заводчики-купцы столь мало оплачивали труд, что крестьяне едва имели дневное пропитание. «Через то, – писало ярославское дворянство
[504], – умножению народа чинится препона и земледелие оскудевает, да и сами крестьяне толико работами замучены бывают, что часто бунты производят».
По расследованию, произведенному князем Вяземским о причинах волнения заводских крестьян, оказалось, что неудовольствие их заключалось: 1) в пристрастной приписке крестьян к заводам; 2) в неуравнительном расчете рабочих дней на заводах, с рабочими днями, оставленными для земледелия и прокормления себя с семейством; 3) в слишком большой поденной работе; 4) низкой плате за труд и 5) в отдалении крестьян, обязанных ходить на работу в заводы иногда за 400 верст от своих селений
[505]. Для устранения этих беспорядков правительство признало необходимым составить для казенных заводов инструкцию и разослать ее на частные заводы, но не для руководства, а для сведения. Заводчикам было невыгодно следовать этой инструкции, и они устанавливали свои правила, с выгодой для себя и в ущерб рабочему населению.
Некоторые заводчики, заявил Николай Дурасов в заседании комиссии уложения
[506], каковы Твердышев и Мясников, «обязывают приходящих к ним для работы на заводы крестьян на год или больше, давая им вперед деньги; сверх того, кормя их своей пищей, снабжая одеждой и обувью по неумеренным ценам, приводят их в такой неоплатный долг, который они во всю жизнь заработать не могут. От сего не токмо новокрещенцы, но и помещичьи крестьяне претерпевают крайнюю нужду и бедность, и сами помещики их лишаются».
Государственные крестьяне Уфимской провинции жаловались, что приходящие на заводы Демидова из дальних волостей работники жгут их леса и ломают пчел. Новокрещенцы того же уезда говорили, что заводчики Твердышев и Мясников притесняют их излишней работой.
Имея право жаловаться на притеснения заводчиков, крестьяне прибегали к этому редко, потому что почти никогда не встречали решения в свою пользу
[507]. Для защиты своих прав и облегчения участи оставалась одна грубая сила, и крестьяне прибегали к ней для заявления правительству о своем безысходном положении. Не проходило года, чтобы в нескольких местах не было бунта заводских крестьян. Называя заводские конторы хлевом и воровской избой, рабочие отказывались повиноваться заводчикам и на угрозы, что будут наказаны, отвечали, что «о том не спорят, но все-таки останутся при своем».
Сознавая, что «без крайности люди до крайности редко доходят»
[508], императрица старалась облегчить положение рабочих, но попытки одного лица недостаточны для уничтожения общего зла. Частые исследования причин волнений редко производились добросовестно, редко обвиняли заводчиков и почти всегда рабочих. Если заводчик не умел скрыть перед следователем своих злоупотреблений, тогда он подвергался наказанию, но наказания единичных лиц, без закона ограничивающего всеобщий произвол, не уничтожали злоупотреблений.
«Нельзя мне, всемилостивейшая государыня, не думать того, – доносил капитан-поручик С. Маврин
[509], – чтоб не было премудрых ваших распоряжений, в рассуждении нынешних обстоятельств в знаменитых [внутренних?] губерниях и когда последует положение, то обратите взор свой на крестьян заводских, а паче на приписных, которые отданы совершенно в жертву заводчикам, а оные хищники ни о чем другом не помышляют, как о своем прибытке, и алчно пожирают все крестьянское имущество, ибо многие приписные крестьяне ходят на иго работы от четырех до семисот верст. А порядок у них тот, что все они, кои могут работать, разделены на три партии: одна работает, а другая идет на смену, и до тех пор первая не возвратится в дома, пока другая не придет сменить. Работа ж сия на заводах большей частью тогда потребна, когда крестьянин должен доставать насущное пропитание, а когда земледелец не достанет себе из земли сокровища, то он нищий.
