Через десять дней, 14 декабря, объявлено, что бежавшие из своего отечества в Польшу раскольники могут без всякого опасения выходить в Россию и селиться особыми слободами не только в Сибири на Барабинской степи, но в Воронежской, Белгородской и Казанской губерниях, с платой двойного подушного оклада.
Таким выходцам обещано полное прощение, дозволено не брить бород, носить платье какое пожелают и предоставлено возвратиться ли к помещикам или записаться в государственные крестьяне или в купечество. Всем вышедшим обещана льгота на шесть лет от податей и работ
[492].
Малый успех этих указов заставил императрицу высказаться более определенно, и манифестом 13 мая 1763 года вызывались из Польши и Литвы в Россию все те беглые помещичьи крестьяне, которые покинули свое отечество до указа Сената 14 декабря 1762 года. Им обещана льгота от податей и работ на шесть лет, обещано не возвращать помещикам и дозволено селиться в казенных волостях, там, где пожелают
[493]. Несколько ранее и именно 8 апреля высочайше повелено было Сенату всех переписанных беглых, живших по рекам Иргизам, помещикам не возвращать, а приписать к дворцовым Малыковским волостям, зачесть их в число рекрут тем помещикам, от которых они бежали, и из подушного оклада исключить
[494].
Несмотря на такие льготы, беглые возвращались не сразу, а подсылали депутатов с тем, чтобы точно узнать, действительно ли возвращающиеся не будут отданы опять помещикам, от которых бежали.
5 апреля 1763 года в Псковскую провинциальную канцелярию явился крестьянин Леон Козьмин, бежавший от помещика Лаврова, из имения Карачуницкого, Порховского уезда. Он показал, что находится в Польше девять лет со всем своим семейством, что он прислан от «прочих российских» людей разведать, точно ли их не возвратят помещикам и запишут в дворцовые волости. В случае справедливости этих слухов Козьмин заявил, что многие возвратятся в свое отечество. В Польше по разным местам, говорил Козьмин, «беглых раскольников, всяких разного звания людей и крестьян, с женами и детьми несколько тысяч находится и живут особыми слободами и деревнями. По увещанию, некоторые из них к выходу желание свое объявляют». Козьмин был отпущен обратно в Польшу за семейством, и ему поручено склонять остальных к выходу в Россию и объявить им, что будут приписаны к дворцовым волостям
[495].
Беглые все-таки не возвращались и, вторгаясь в наши границы, производили грабежи и разбои. Тогда решено было сформировать особые легкие отряды и отправить их в Польшу для ловли беглых
[496]. Мера эта, однако же, не была приведена в исполнение по политическим причинам, и посылка команд отменена. «При нынешнем в Польше междуцарствии, – писала Екатерина
[497], – наша государственная политика требует, чтобы противные интересам нашей Империи чужестранные и поляки не могли ни из чего получить себе повода тамошнему шляхетству лукаво внушать и толковать от нас им утеснением и нападком исполняемые наши меры». Потому и повелено было посылку команд отменить и дело о возвращении беглых из Польши предоставить произволу желающих.
Желающих оказывалось сравнительно немного, отчасти и потому, что некоторые из бежавших были раскольники, а другие совершившие преступление против закона и общественной нравственности. В основе этих преступлений лежали истязания и своеволие помещиков, вызывавшие крестьян на поджоги помещичьих усадьб и убийство самих помещиков. Преступления эти считались не единицами, а десятками, и особенно много помещиков было убито крестьянами в 1767 году. «Сии злодеи, – говорил граф Строганов, депутат от серпейского дворянства, – подобные диким зверям, не токмо господина своего, размучив, умертвили, но жену его и нерожденного еще младенца из недр ее вырвали»
[498]. В период времени с 1764 по 1769 год в одной Московской губернии были убиты 21 помещик, 9 помещиц и было 5 покушений неудавшихся.
Замечательно, что многие лучшие люди того времени не понимали и не видели истинной причины неудовольствий. Сумароков наивно писал в 1766 году, будто им примечено, «что помещики крестьян и крестьяне помещиков очень любят». По его мнению, крестьяне убивали помещиков потому, что «наш низкий народ никаких благородных чувствий еще не имеет» и, прибавила императрица, «иметь не может в нынешнем состоянии»
[499].
Несмотря, впрочем, на столь большую цифру убийств помещиков, надо сознаться, что крестьяне прибегали к этому средству в самой последней крайности, а в большинстве случаев они выражали свой протест поголовным отказом повиноваться власти помещиков. Крестьяне отказывались исполнять требования помещиков, не шли на работу, а иногда подобные волнения сопровождались и насилием. В 1762 году волновались крестьяне Елинского, Тверского, Белевского, Галицкого, Тульского, Епифанского и Волоколамского уездов – всего в общей сложности до 6840 душ. В 1765 и 1766 годах волновались крестьяне многих помещиков Воронежской губернии; в 1767 году крестьяне Кашинского, Чебоксарского и Кокшайского уездов; в 1767–1768 годах волновались крестьяне Симбирского уезда в имениях Измайлова и Кротковой и в Верхоломовском уезде; в мае 1769 года князь М.В. Мещерский подал просьбу в Бежецкую канцелярию, в которой жаловался, что крестьяне не слушают его.
Таким образом, не проходило года, чтобы в какой-либо местности не было волнений, и в период 1762 по 1772 год крестьяне волновались в 40 помещичьих имениях
[500].
Описывая состояние России при своем вступлении на престол, императрица Екатерина говорит, что в первый год ее царствования было в явном возмущении 150 тысяч монастырских и помещичьих крестьян и 49 тысяч заводских.
Положение последних было не лучше помещичьих. Мы видели, что с захватом башкирских земель и с устройством на них горных заводов потребовались рабочие руки, для развития этого рода промышленности. При существовании крепостного права фабриканты не находили рабочих и потому прежде всего, по распоряжению правительства, все бежавшие и поселившиеся в Казанской и Оренбургской губерниях крестьяне были приписаны к горным заводам и очутились в положении худшем того, от которого бежали. Вслед затем купцам-заводчикам разрешено было покупать населенные имения внутри России и переселять их на свои заводы. Подобная покупка продолжалась до 29 марта 1762 года, когда указом Петра III было повелено: «всем фабрикантам и заводчикам, отныне к их фабрикам и заводам деревень с землями и без земель покупать не дозволять, а довольствоваться им вольными наемными по паспортам за договорную плату людьми»
[501].
