Неприглядная, почти нищенская жизнь, требование больших оброков и тяжелых барщинных работ, частые рекрутские наборы, жестокость помещиков, преследование раскольников, взяточничество и всякого рода поборы заставляли крестьян покидать свои дома и искать свободы в лесах, степях и на окраинах Русского царства, среди казачества. Побеги были самым первоначальным и простейшим видом оппозиции произволу и насилиям помещиков. Несмотря на частое запрещение, бродяжничество крестьян не прекращалось и усиливалось под влиянием голода, войн и прочих тягостей крестьянского быта. Деревни пустели, и заботы правительства были направлены к тому, чтобы удержать сельское население в своих местах. Оно посылало особых сыщиков в те места, куда более всего стремилось беглое население. Все царствование Петра I наполнено указами о возвращении беглых. Крестьянам запрещено удаляться далее 30 верст от места жительства, а затем просить себе паспорт. В последующие царствования указы о ловле беглых и недержании их у себя повторялись весьма часто, но не приводили ни к каким результатам. Покидая семейство, бросая дом и собственность и скитаясь по лесам, беглые питались Христовым именем или занимались разбойничеством. Собираясь довольно большими партиями, беглые разбойничали повсюду, и в особенности по большим рекам, где грабили суда. Грабежи и разбои развились настолько, что не только под Петербургом, но и в самой столице валялись по улицам мертвые тела убитых и ограбленных ночью жителей
[486].
Для обеспечения себя от разбоя помещики принуждены были вооружать дворню, иметь ружья, пистолеты и даже пушки. В приволжских губерниях нельзя было ездить иначе как с многочисленной свитой из дворовых.
Правительство принуждено было сформировать особые сыскные команды для преследования воров и разбойников, но команды эти не приносили ожидаемой от них пользы и не могли прекратить грабежей и убийств. Они были сформированы преимущественно из престарелых и раненых солдат, были все «бесконные» и, кроме того, обязаны были содержать многие караулы.
За разбойниками, доносил в мае 1767 года Сенат императрице
[487], «хотя как скоро уведано будет, для поиску их батальонные служители и посылаются, только разбойники, не по одним рекам собираясь производят свои злодейства, но и на сухом пути, ездя на лошадях. А особливо, когда только они приметят или каким-нибудь образом уведают, что за ними отправлены команды, то оные как ныне, так и из прежних многих дел видно, разбиваясь врознь и оставляя водяной ход, больше от поимки укрываются сухим путем, и потому в поимке их через пеших солдат мало бывает успеха».
Сенату приходилось командировать в разные места кавалерийские отряды и казачьи полки. Беглые и разбойники находили всегда спасение и возможность укрыться от преследующих отрядов. Поодиночке и даже небольшими партиями они уходили на Дон и Волгу, записывались в казаки, скрывались в непроходимых лесах северо-восточной части России, жили в камышах по рекам Иргизу и Яику (Уралу). Крестьяне западной части России бежали в Польшу, находя, что жизнь там привольнее и легче. Они уходили туда целыми селениями со всем семейством и имуществом. «Соседство с Польшей до такой привычки довело, что мужья от жен своих, равномерно же и жены от мужей своих, согласись с другими надобными им полами, бегут за границу, а там, назвав он женой, а та мужем, и так, живя беззаконно, остаются там вечно. Оставшиеся же в России от того вероломного мужа, жена, а от жены муж, принуждены быть от молодости до старости безбрачными, или также, слюбясь с другими, уходят в Польшу и по вышеписанному манеру живут по смерть свой беззаконно же».
Подобное переселение крестьян было настолько убыточно и разорительно для помещиков, что они просили, чтобы правительство вдоль всей границы с Польшей выкопало глубокий и широкий ров и построило редуты на расстоянии двух с половиной верст один от другого. Помещики полагали, что подобная мера остановит побеги, и не сознавали, что причина лежит в их своеволии и насильстве.
Правительство принимало очень строгие меры к прекращению побегов: секли кнутом пойманных на границе и уличенных в намерении бежать и обещана смертная казнь проводникам. По всей западной границе были расставлены форпосты с исключительной целью ловить бежавших, но строгие меры не останавливали побегов, и наказание кнутом в случае поимки не могло быть страшно для тех, которым и дома часто приходилось подвергаться тому же наказанию. Беглецы собирались по нескольку человек, силой пробивались через форпосты, а иногда уводили с собой и солдат.
«Число бродяг так увеличивается, – доносил новгородский губернатор Сивере
[488], – что тюрьмы ими переполнены, как вследствие тиранства господ, так и вследствие малого наказания за побег. Если бы их брать в рекруты, то и барин, и слуга испугались бы: первый стал бы человеколюбивее, а другой послушнее. Не помнящие родства, люди незаконного происхождения увеличивают рассадник воров».
Депутат Брянского уезда Сергей Мясоедов заявил комиссии для составления нового уложения, что, будучи в сыскной команде в 1742 и 1743 годах, он один нашел: в Саратове, в его уезде, по реке Волге, на судах и хуторах до 5000 беглых, в том числе солдат, драгун, матросов и рекрут
[489].
Надо заметить при этом, что при розни и взаимной вражде, которая существовала между дворянством и чиновничеством, и при безнравственности, разврате и низкой степени развития дворянства, помещики сами содействовали побегам и прикрывали их. Они охотно принимали в свои имения бродяг, записывали их в число своих крестьян и пользовались их трудом.
«Ее императорское величество, – писал князь Вяземский
[490], – известись, что в Московском уезде многие, невзирая на прежде публикованные указы, держат у себя и укрывают чужих беглых и паспортов неимущих людей, изволила повелеть Сенату ныне еще обнародовать в оном уезде печатным указом, чтоб никто чужих и беспаспортных людей ни под каким видом держать у себя и укрывать не отваживался под опасением жестокого за то наказания. И сей обнародованный указ, с получения оного в каждом того уезда месте через целый месяц читать во всех церквах в воскресные и праздничные дни для всеобщего сведения».
Разбои, бегство и вообще шатание так называемой тогда «черни» заставляли правительство прибегать к разным мерам, чтобы уничтожить это зло и согласиться на невозвращение беглых к бывшим их помещикам.
Манифестом 4 декабря 1762 года Екатерина II вызывала в Россию всех беглых с обнадеживанием, «что им хотя по законам и следовало учинить наказание, но, однако же, все их до сего преступления прощаем, надеясь, что они, восчувствовав к ним сии наши оказываемые матерние щедроты, потщатся, поселясь в России, пожить спокойно и в благоденствии»
[491].
