Чины и должности продавались во всех правительственных учреждениях, как высших, так и низших. Известный откупщик Лукин за 8 тысяч руб. «наворованных денег», купил себе чин капитана; заводчик Прокофий Демидов, приводимый за пасквиль под виселицу, бывший несколько раз под следствием и никогда не служивший в военной службе, купил себе чин генерал-майора. Подрядчик Фалеев получил не только сам дворянство и чины, но и своих прислужников в штаб-офицеры и обер-офицеры произвел»
[420]. В Военной коллегии продавались чины довольно свободно. Генерал-прокурор князь Вяземский раздавал жалованье и пенсионы кому хотел, не испрашивая высочайших повелений, и мог это делать потому, что скрывал от императрицы истинную цифру доходов. Граф Безбородко и В.С. Попов раздавали места через своих метресс; в канцеляриях командующих войсками, не исключая Суворова, продавались ордена. Секретарь белорусского губернатора, Алеевцев, производил в чины кого хотел и раздавал места; он всегда носил в кармане готовые ордера и патенты на чины и должности
[421].
«Чины стали все продажны, – говорит князь Щербатов
[422], – должности не достойнейшим стали даваться, но кто более за них заплатит, а и те, платя, на народе взятками стали вымещать».
«Где же у нас возьмешь такого человека, – говаривал А.С. Строганов, – чтобы данной ему большой власти во зло не употреблял»
[423].
«Губернаторы губерний и городов, – писал граф Сольмс королю
[424], – духовенство, судьи, офицеры, воспользовавшись слабостью предшествовавших царствований, сделались каждый, так сказать, независимыми в епархиях или областях, вверенных их попечению. Они были тиранами для народа, уверенные в своей безнаказанности, потому что делили плоды своих поборов и грабежей с людьми, имевшими влияние при дворе. Новые преобразования, принуждающие их вести жизнь трудовую и бескорыстную, возбуждают с их стороны неудовольствия, потому что не позволяют предаваться двум национальным порокам – лености и корыстолюбию».
Духовные консистории брали «тяжкие» взятки со ставленников, а секретарь генерал-прокурора Самойлова, Ермолов, был известен всей России по великой своей силе, по безмерной горделивости и по беспредельному грабительству и лихоимству
[425].
В Петербурге был судья Терский, известный всей столице под именем багра, «в знаменитое отличие от его братии мелких крючков»
[426].
«В приложенной при сем записке, – писала императрица генерал-майору Алексею Маслову
[427], – усмотрите, каким преступлением обвиняется смоленский наш губернатор, Исай Аршеневский с товарищи. Оное состоит в таком скверно-прибыточестве, которое заслуживает строжайшее исследование».
По исследованию оказалось, что Аршеневский не выдавал жалованья пограничным комиссарам и служителям до тех пор, пока они не дали взятки: ему, губернатору, 20 руб., коллежскому асессору Павлу Суходольскому – 10 руб., секретарю Ефиму Мордвинову – 5 руб., регистратору Михаилу Голубкову – 10 руб., подканцеляристу Михайле Соколову – 1 руб. 50 коп., ординарцу губернатора Чижу – 1 руб. Расходчик Иван Путилов показал, что не помнит, сколько именно получил, а советник Лебедев говорил, что он взяток не брал, а что вскоре после раздачи жалованья была жена Лебедева именинница, и тогда Вонлярлярский принес ему завернутую бумагу и положил ему на стол. В бумаге было 20 руб., «и он-де, Лебедев, почитая оное, как то обыкновенно бывает, в презент жене своей принял»
[428].
Аршеневский уверял, что взяток сам не брал и ни через кого не получал, «а только обретающиеся в той губернии его сродственники и свойственники, также и приятели, из одной своей приязни и любви обсылали его к торжественным праздникам живностью, а когда хлеб поспеет, то разным хлебом». Призванный перед собрание Сената, Аршеневский признался в своем преступлении и в том, что в бытность еще вице-губернатором взял взятку с ротмистра Владимира Потемкина. Имея дело в губернской канцелярии о своей женитьбе, Потемкин, чтобы ускорить решение, дал Аршеневскому 25 червонцев, 70 рублевиков, лошадь в 40 руб. и 440 пудов сена. Прокурору Николаю Волынскому он дал две лошади, секретарю Ефиму Мордвинову 10 руб. и девку, канцеляристу Ивану Комлеву 20 руб. и малого в 17 лет
[429].
Аршеневский был еще из мелких лихоимцев. Знаменитый следователь Крылов, воронежский губернатор Пушкин были покрупнее. Надворный советник Контяжев в Оренбурге без взятки не давал жалованья нижним чинам. Симбирский воевода князь Назаров сам ссорил дворянство и «после беспримерными взятками пользовался».
Взятки брались не только при каждом удобном случае, но и отыскивались для того разные предлоги. Так, воевода гор. Валуек, Белогородской губернии, Клементьев, канцелярист Бочаров и новгородской губернской канцелярии регистратор Яков Ренбер брали взятки за привод к присяге
[430].
Коллежский советник Василий Шекуров взял с атамана гребенского войска, за выдачу жалованья, калмыцкий тулуп и голову сахару. Подрядчики должны были платить приемщикам; крестьяне – духовенству за исполнение треб; подчиненные – даром работать начальнику. Саратовский полицеймейстер Иван Малахов употреблял десятских и сотских для своих домашних работ и заставлял их караулить пивоварню откупщика Петра Хлебникова
[431].
Взяточничество до такой степени всосалось в плоть и кровь русского человека, что, по его мнению, никакое лицо, как бы высоко оно поставлено ни было, без взятки ничего не сделает. Анна Ватазина, жена товарища костромского воеводы, прося императрицу о производстве мужа ее в коллежские асессоры, писала: «Умились, матушка, надо мной, сиротой, прикажи указом, а я подведу вашему императорскому величеству лучших собак четыре: Еполит да Жульку, Женету, Маркиза»
[432].
