В средине XVIII столетия воспитание юного дворянства дробилось на три части: люди достаточные и богатые поручали своих детей иностранным гувернерам, наводнившим Россию; люди средней руки предоставляли воспитание дьячкам, пономарям, собственным лакеям и незатейливым школам, и, наконец, бедные дворяне вовсе не учили детей, предоставляя воспитание их природе, среди деревенских мальчишек, дворовых людей и сенных девушек.
Л.Н. Энгельгардт зимой часто выбегал босиком и в одной рубашке на двор играть с ребятишками и затем прибегал домой отогреваться на лежанке. Он питался самой грубой пищей и вовсе не учился. Грамоте его учил сначала дьякон униатской церкви, потом отставной поручик Брауншвейг; по-немецки он учился у того же поручика, а по-французски – у иезуита Вольфорта. По достижении известного возраста Энгельгардт поступил в Смоленске в пансион Эллерта. Последний был мало сведущ, и обучение его состояло «в сокращенном преподавании всех наук без малейшего толкования и в принуждении учеников затверживать наизусть французские фразы, но зато строгостью содержал пансион в порядке на совершенно военной дисциплине: бил без малейшей пощады за малейшие вины ферулами из подошвенной кожи и деревянными лопатками по рукам, сек розгами и плетью, ставил на колени на три и четыре часа; словом, совершенный был тиран»
[340]. При таком воспитании много учеников было изуродовано, но пансион был всегда полон.
Винский учился у дьяка, который, по его словам, «чему и как учил меня, не помню; но что он часто и больно сек меня, особливо по субботам, сие помню. Сие глупо-варварское обыкновение было в употреблении почти во всех приходских школах».
Обыкновенно после субботней вечерни все ученики собирались в школу и стоя ожидали дьяка.
– Мир те, благий учителю наш, – кричали они при появлении наставника.
– Треба секты вас, – отвечал он и затем производил экзекуцию. – Учись, не пустуй, – приговаривал он во время наказания, – помни субботку.
Те мальчики, родители которых присылали дьяку подарки, наказывались по платью, а бедные переносили всю тяжесть наказания розгами.
Из этой школы Винский был передан поляку Мушинскому, который был «крайне зол и сек без милости»
[341].
Болотова учил такой немец, который задавал ему нарочно самые трудные задачи, чтобы иметь удовольствие высечь ребенка. Однажды он сек его до тех пор, пока сам выбился из сил, а в другой раз обещал отпустить 600 розог, но успел дать только 200, когда ребенка отняли
[342].
Ив. В. Лопухина учил домашний слуга, а Ив. Ив. Дмитриева – гарнизонный сержант Копцев, который ничего не мог объяснить своему ученику из математики, стирал цифры, написанные Дмитриевым, и писал свои, к которым привык.
Некто С-в учился сначала у пономарской дочери, а потом был отдан в школу, в которой было до 120 мальчиков и один учитель Д.П. Попов, окончивший курс в вятской семинарии. Получая жалованья 150 рублей и будучи обременен большим семейством, Попов, сверх того, исполнял обязанности сторожа думы.
«У учителя нашего, – говорил С-в
[343], – была медная указка, коей он бил ослушников и лентяев по головам; в том числе и мне доставалось: как хватит по голове, то искры посыплются и голову в кровь раскроит. Столь же часто ставил нас на горох, на колени, на несколько часов». Наиболее ленивых учеников Попов одевал в изорванную рогожу, ставил их на трое суток у ворот и заставлял всех товарищей, проходя мимо, плевать и харкать на них.
Такая грубая обстановка не могла нравиться людям богатым, и они, избегая отдавать своих детей в существовавшие тогда школы, предпочитали воспитывать дома при помощи гувернеров-иностранцев. Этот способ воспитания был еще хуже, потому что он вертелся исключительно на общественных приличиях и наружной вежливости, доведенных до тонкости.
«После чумы на Москву напала другая зараза – французолюбие, – говорил Н.П. Бантыш-Каменский. – Много французов и француженок наехало с разных сторон, и нет сомнения, что в числе их были люди очень вредные»
[344].
Гувернеры-французы, не имевшие никакой научной и педагогической подготовки и которым, по их нравственным качествам, не было места во Франции, ехали толпами в Россию и разбирались нарасхват по уголкам нашего обширного отечества. Никто не справлялся ни о познаниях, ни о нравственности их, но каждый хлопотал только о том, чтобы приобрести гувернера-иностранца.
По свидетельству Порошина, один московский дворянин нанял чухонца, выдавшего себя за француза и выучившего его детей вместо французского языка чухонскому
[345]. Француз-учитель Болотова заставлял списывать статьи из французского словаря, «в котором находилось изъяснение о каждом французском слове и толкования на французском же языке, следовательно, были на большую часть нам невразумительны». Савояр, французский учитель Ив. В. Лопухина, вовсе не знал правил языка.
Педагогическая деятельность тогдашнего времени находилась в руках негодных французов, развратных женщин, искателей приключений и французских лакеев, которые ловким обращением и уменьем изъясняться скрывали свое звание и невежество
[346].
«Нет страны, – говорит Белькур
[347], – где бы столько тратилось на образование, как в России. Здесь видишь в высшем сословии чуть не столько же воспитателей, сколько детей, и гувернеры эти получают хорошее жалованье, хотя весьма часто и не стоит его».
Француз Мессельер был поражен, когда увидел, что у многих знатных русских воспитывают детей беглецы из Франции, банкроты, развратники и даже женщины дурного поведения, побывавшие в переделке у парижской полиции.
Сатирические журналы того времени подсмеивались над такой погонею, и в одном из них было напечатано следующее объявление:
«Кронштадт. На сих днях в здешний порт прибыл из Бордо корабль; на нем, кроме самых модных товаров, привезены 24 француза. Многие из них в превеликой ссоре с парижской полицией, которая и попросила их выбраться из столицы. Ради того приехали они сюда и намерены вступить в должности учителей и гофмейстеров молодых благородных людей».
Подобные насмешки не достигали цели, и русское общество, оставаясь глухим ко всякого рода предостережениям, с полным доверием вверяло прибывшим воспитание своих детей, платя за это весьма дорого. Следуя безусловно моде, дворяне недостаточные воспитывали своих детей в складчину и сообща нанимали учителя-иноземца. Так, В.С. Хвостов и его два брата учились вместе с сыновьями трех других помещиков
[348]. Иногда знакомство с богатым и влиятельным лицом дозволяло недостаточному дворянину пристроить своего сына в дом «милостивца» и пользоваться уроками нанятого учителя, о чем обыкновенно оговаривалось в контракте. В государственном архиве
[349] сохранились два контракта, заключенные поручиком де Серати с князем М.В. Голицыным и с князем Черкасским.
