– Возвратитесь домой, – отвечал Батырша, – и будьте готовы; несколько людей пришлем.
Разослав посланных по мещерякским деревням, Батырша призывал к себе от каждой по представителю.
– Вы призваны затем, – говорил он, – чтобы, сев на хороших лошадей, ехали в Кайлинскую волость, повидались там с муллой, а затем, собрав народ и посадя его на кони, с собой привели. Соединясь со всеми мусульманами и уповая на Бога, на неверных, которые наших мусульман притесняли, нападение учините и веру нашу возвысить постарайтесь.
– За веру нашу, – отвечали собравшиеся, – души полагать будем и, домой возвратившись, к тому приготовляться станем.
Восстание быстро распространилось по всей Башкирии, и вооруженные шайки напали одновременно на несколько крепостей и заводов. Грабя и разоряя все русское, башкирцы страшно свирепствовали: они резали на куски тело каждого несчастного, попавшегося в их руки. Окружив близ Зелаирской крепости отряд капитана Шкапского, башкирцы уничтожили его до одного человека так, что когда пришла помощь, то на поле сражения было найдено только несколько раненых лошадей, тела убитых и зверски замученных людей.
Оренбургский губернатор Неплюев был поставлен в крайне затруднительное положение: войск, свободных для действий, у него не было, и первое время он принужден был ограничиться обороной. В Оренбургской губернии было тогда лишь несколько гарнизонных и ландмилицких полков, разбросанных по 42 крепостям и такого же числа редутам, составлявшим пограничную оборонительную линию от Каспийского моря и до Сибири, на протяжении 1800 верст. Предыдущие волнения принудили губернатора поставить часть войск на частные заводы, для их охранения, и теперь тронуть эти войска не представлялось никакой возможности.
Будучи в таком положении, Неплюев приказал выслать немедленно с Яика 1500 казаков, собрал 650 крещеных калмыков и 450 оренбургских казаков. «Калмыки же некрещеные, как Правительствующему сенату известно, – доносил он
[332], – такого состояния, что ежели их в самую Башкирь ввесть, то уже и к не поколебавшимся от продерзостей невозможно будет их удержать. Итак, неудобно их инаково употреблять, как токмо в таком случае, когда б которых людей без разбору искоренять или бы против какой отдельной бунтовщичей партии действовать».
Присоединив кавалерию к трем полкам, собранным из внутренних крепостей, Неплюев сформировал несколько отрядов и отправил их на усмирение башкирцев с приказанием не щадить ни людей, ни жилищ их, для внушения страха и уничтожения восстания в самом его начале. Полкам Азовскому и Астраханскому драгунским губернатор приказал подвинуться к Мензелинску, а мещерякским старшинам с их подвластными идти внутрь Башкирии и усмирять восставших
[333].
Узнав об этом, Батырша хотел склонить на свою сторону влиятельного мещерякского старшину Яныша, но долго опасался вступить с ним в разговор. Яныш был не расположен к Батырше за то, что последний был выбран ахуном помимо желания старшины. Человек дурной нравственности, Яныш, по показанию Батырши, «никогда Богу не наливался; каждый год с своими сотниками не по очереди людей в поход писал, которые должны были откупаться; вора не судил, истца мириться принуждал; где б ни увидал красивую женщину, насильством блуд чинил; бил людей, которые не хотели идти к нему на суд, а требовали суда ахунов и мулл, судящих по книгам; если кого надобно было отослать к муллам, то приказывал последним решать дело так, как ему хотелось». Такому человеку проповедь Батырши была непригодна, и лишь только Яныш получил приказание Неплюева двинуться против башкирцев, он стал собираться в поход. Попытки Батырши отклонить его от действия против единоверцев оказались тщетными.
– Самим вам известно, – говорил Батырша, – что от злых россиян мусульмане разными бедствиями отягчены и в вере, и в светском житии. Несчастный народ как птицы, испугавшись кречета, отлететь изготовились. Сожалея тех бедных мусульман, не имеешь ли чего к пользе веры посоветовать, чтобы неверным ответ дать и их от злых нападков отвратить?
– Все знаю, – отвечал Яныш, – нападки день ото дня умножаются: до сих пор даром или за малые деньги можно было доставать деготь, который для выделки кож употребляли; теперь запретили употреблять деготь, велели из городов рыбий жир брать и вместо двух рублей двадцать издерживаем. Слух носится, что из правоверных держав должно прибыть войско: тогда и сделаем дело.
– От кого слышал?
– Говорили, – отвечал Яныш. – Ежели Бог оное упование наше исполнит, то что ни есть учиним. Токмо ежели со здешними малыми мусульманами восстать, то, подобным песку, множеству неверных войск отпор дать не можем. Все тягости на нас (мещеряков) лягут; башкирцам же ничего не будет, ибо они тотчас с женами и дочерьми, взяв с собой на год провизии, сядут на лошадей и как ветер перелетят.
– Ежели около нас находящиеся, – продолжал Батырша, – степные и к лесам живущие башкирцы за веру восстанут, то одни мы, мещеряки, хотя и останемся, но из жилища нашего выйти способа не сыщем и драться с многолюдными мусульманами не можем и кровь проливать за справедливость в книгах наших регула не сыщем.
– Если мусульмане усилятся и других стран войска прибудут, то мы соединимся с ними; а теперь какая нужда, лучше подождать.
Батырша укорял Яныша в неверии и назвал его лисицей, виляющей хвостом.
– Когда притеснения чинятся, – говорил он, – то потребно нам, сходственно с единоверцами, прилагать старание к возвышению веры нашей.
– Наставления твои, – отвечал Яныш, – по справедливости непротивны, и никакого сомнения в них нет как с книгами, так и с разумом, но у старых людей есть пословица, которая с книгами несходна. Я тебе говорю, потерпи потому, что по тем твоим наставлениям в дело вступить нам еще рано; безвременное дело непристойно бывает. Ты своих речей народу не разглашай, ибо народ, что мухи, в которую сторону ветер подует, туда и летят.
Батырша не утерпел; он продолжал рассылать свои воззвания, и в Оренбурге скоро узнали, что он главный агитатор восстания. Неплюев обещал выдать тысячу рублей тому, кто доставит Батыршу живого, и, зная, что башкирцы возлагают большую надежду на помощь киргизов, он сам составил и отправил к ним листы от имени оренбургского ахуна, уважаемого киргизами. В разосланных листах говорилось, что хотя защита магометанства весьма похвальна и пишущий радуется подвигу своих единоверцев, но как башкирцы народ вероломный, то весьма опасно, чтобы, получивши помощь от киргизов, они не обратились потом на них. «Таковые листы, – пишет Неплюев
[334], – посланный мной иногда нарочно обронивал, а иногда по дружбе и отдавал в руки, и хотя сие средство, употребленное мной, в старшинах и хане и имело желаемое действие, но вообще в народе не произвело успеха; ибо тот киргизский народ, будучи кочевой и степной, ко всякому воровству и грабительству наклонный, не внимал никаким увещаниям, а пользовался сим случаем, чтоб наживаться». К башкирцам было также отправлено воззвание с требованием прекратить бунт, и послано письмо того же духовного лица. В письме этом говорилось, что Батырша прельститель и нарушитель их покоя; что религиозное восстание без согласия всего духовенства противно Корану и что потому всех восставших ожидает одна гибель. Многие последовали этому совету, и среди народа произошло разногласие, доходившее до споров, вражды и даже неприязненных действий. В таком положении башкирцы не могли противиться регулярным войскам и огромными толпами бежали за реку Яик (Урал) к киргизам. Они переправлялись через реку, где только было возможно: у Магнитной, Кизильской и Зелаирской крепостей. Высланные команды перехватывали их на переправах, но башкирцы, кидая жен, детей, раненых и убитых, уходили в глубь киргизских степей. В несколько дней их ушло до 50 тысяч душ. Неплюев требовал, чтобы киргизы выдали бежавших мужского пола, а жен, дочерей и все имение бежавших взяли бы себе. Киргизы воспользовались таким разрешением, и между двумя племенами произошло кровавое столкновение; обе стороны потеряли много убитых, и часть башкирцев стала возвращаться в свои жилища. Их велено было пропускать без затруднения, чтобы, возвратившись домой, могли рассказать, какую надежду можно возлагать на киргизов. Обиженные башкирцы прислали депутатов к Неплюеву с заявлением покорности и с просьбой дозволить им отомстить киргизам. Оренбургский губернатор не изъявил на то своего согласия, но переводчики, по указанию самого Неплюева, внушили депутатам, что губернатору нельзя согласиться, а если они разобьют киргизов, то губернатор не будет их за то преследовать. Башкиры переправились через Яик (Урал) и стали опустошать киргизские аулы. Такой поступок, по мнению Неплюева, положил «такую вражду между теми мятежными пародами, что Россия навсегда от согласия их может быть безопасна»
[335].
