Лучшим средством для успокоения башкирцев и вообще инородцев так называемого старого Казанского царства считалось распространение христианства между жителями, и в 1740 году был отправлен туда с этой целью знаменитый впоследствии архипастырь Дмитрий Сеченов. Как действовал этот проповедник, можно видеть из того, что, по его донесениям, в два года было обращено в христианство 17 362 человека, при весьма ограниченном числе священников. Эта цифра показывает, что башкирцы и прочие иноверцы принимали христианство не по убеждению, а из личных выгод или из опасения преследования. Так оно и было. По ходатайству Сеченова Сенат постановил, «чтобы принявшие крещение холопи и крестьяне иноверных землевладельцев, освобождались от крепостной зависимости, а если сами землевладельцы примут христианство, то получают по-старому своих холопей и крестьян; чтобы принявшие крещение освобождены были на три года от всех поборов, которые должны быть разложены на оставшихся в иноверии». Желая отделить крещеных от магометан, Сенат по представлению Сеченова постановил: всех крещеных оставить в своих селениях, а иноверцев переселить в другие места – и прибавил, что все находящиеся под судом и в тюрьмах, если пожелают креститься, должны быть освобождены без всякого наказания. Население крестилось толпами, а те, которые не желали менять религии из-за личных выгод, были крайне недовольны распоряжением правительства. Некрещеные не желали платить за своих крещеных собратий, бежали в леса и оказывали сопротивление властям.
Ревнители магометанства и фанатики не могли перенести такого порядка вещей, не могли равнодушно смотреть на обращение в христианство своих собратий. Воспользовавшись тем, что православное духовенство заставляло часто башкир креститься силой, магометанские проповедники предсказывали в будущем погибель народа и советовали ему восстать в защиту религии. Они указывали башкирцам, что «российские архиереи, попы и другие насильством, нападками, лукавством и обманом по крайней возможности из магометанской веры в христианский закон обращают, написывая им прошения, якобы по их просьбе и желанию написаны, к которым и тамги [печати] прикладывают». Убеждаемые своими единоплеменниками, башкирцы, принявшие уже христианство, приходили к начальствующим лицам и просили позволения возвратиться в магометанство. В большинстве случаев просьбы их оставлялись без последствий, но иногда просители были преследуемы и подвергались наказанию. Число недовольных с каждым днем увеличивалось, тем более что в 1754 году последовало повеление с башкирцев ясака (подати) не брать, а взамен того обязать их покупать из казны соль, которую прежде они получали даром, из своих озер. Башкирцы заявили, что соль покупать они не желают, а будут брать как было издревле, «из казны Господа Бога нашего». «И такие слова наши командиры не принимая, – показывал Батырша
[327], – старшин некоторых бранили, а некоторых по щекам били, за бороду таскали, а иных в город забирали и всячески мучили; того и смотрят, не проговорится ли кто в чем и за то какую ни на есть на него вину наложить».
Зимой 1754 года был прислан из Оренбурга в Уфу генерал-майор Алексей Тевкелев, уговорить башкирцев покупать соль в городах и объявить им, что в противном случае они будут принуждены к тому силой.
– За противные ваши слова и поступки, – говорил Тевкелев, – бороды ваши уже щипаны, а далее в чем проговоритесь или в какую вину впадете, то и головы свои потеряете.
Башкирцы, послушавши совета Тевкелева, решились подчиниться до времени распоряжениям правительства и стали покупать соль. Но затаенная злоба кипела в народе, и спокойствие в крае продолжалось недолго. Поводов к восстанию было много, и к вопросу религиозному примешивались беспорядки в администрации. Обиженные не получали удовлетворения: «Которое дело можно было в один день окончить – месяц таскали; которое в месяц кончить было можно, ради взяток, год продолжали». Без взяток нельзя было начинать дело; пьяные командиры «людей саблями рубили и руки отрубали. Бедный народ никакой себе подпоры и надежды не имеет и суда просить способа не находит».
Среди такого положения народа в Башкирии распространился слух, что население ногайской и сибирской дорог готовит лошадей и исправляет оружие. Услышав об этом, мещеряк мулла Абдула Мягзалдин (он же Батырша) отправился в Исетскую провинцию в деревню старшины Муселима, в которой «напредь сего при науках был». Получивши образование в Каннской волости в деревне муллы Илына и потом продолжая заниматься изучением основ магометанской религии, Батырша считался одним из ученейших мулл в Башкирии. Живя в разных деревнях, он обучал детей, совершал богослужение и поучал своих соотечественников, «дабы они повелению Божескому повиновались и исполняли его, ибо нас из небытия в бытие сотворил; также и законоведца нашего пророка заповеди содержали и учеников его завещаниям послушны были». Проповеди Батырши доставили ему известность, и большинство мулл, не решаясь вступать с ним в спор, благоговели перед его ученостью.
Прибытие Батырши в Муселимову деревню было событием, и башкирцы толпами стекались, чтобы посмотреть на проповедника. Муселим устроил угощение и праздник для многочисленных гостей. Народ и муллы стали перед Батыршей на колени «и кому что потребно было от божественного писания спрашивали, и я бедный, – говорил Батырша
[328], – по своей науке сколько знаю ответствие чинил, чем они довольны явились».
По окончании поучения подали кумыс, и компания развеселилась. На сцену явились политические и общественные вопросы. Полупьяные гости вспоминали обиды и притеснения начальства и говорили, что, кроме Бога, ни на кого надежды не имеют.
– Соль брать из своих озер и зверей бить нам запрещено, – говорили башкирцы. – Русские свойственников наших, от веры отвратя крестили, наши дома разорили. От командиров и генералов никакой милости нам нет, и неизреченные тягости и затруднения при нынешней государыне воспоследовали, и более терпеть уже невозможно.
– Бывает ли хуже того, – спрашивали собравшиеся друг друга, – когда людей в «сущую веру» верующих в неверующую веру обращают? Что бы было, если бы наши мусульмане нескольких российских людей силой в закон свой обратили и церкви их разорили?
– Когда подданных рабов утесняют, – говорили башкирцы, – никакого добра быть не может. Когда государынина милость до рабов не ровна, и злодеи по винам их штрафованы не будут, а иноверным рабам милостивого призрения не будет, то впредь ожидать нам нечего и таким худым поступкам когда-нибудь конец да будет.
– Нападки и утеснения, – говорили более благоразумные и старики, – не от государыни, а от командиров и генералов чинятся. Видите вы, что сей диавол и зломысленный генерал [Неплюев], желая государыни прибыль чинить, в милость прийти и великий чин себе получить, под командой своей находящихся всякими мерами отягощает, не склонных [принять христианство] склонными пишет и по принуждению тамги прикладывать велит. О нашем народе он государыню в худое размышление приводит и своей глупостью на государыню злое имя налагает. Он воров правыми делает, правых – ворами, нежелающих – желающими и так государыне доносит.
