Вскоре после того, как Пугачев, переговорив с Пьяновым, уехал в Мечетную, в Яицком городке распространился слух, что у Пьянова был какой-то великий человек. Слух этот дошел до коменданта, полковника Симонова, и он приказал арестовать Пьянова, но последний успел бежать. Тогда взяли жену Пьянова, продержали ее всю зиму под караулом, но ничего не добились. Она говорила только, что в доме их был купец, который купил рыбы и уехал, но что он за человек, она не знает. Таким образом, ни правительство, ни казаки не могли узнать, кто был этот человек и зачем приезжал он в Яицкий городок.
За отсутствием Пьянова приходилось верить народной молве, и казаки под самым большим секретом передавали друг другу, что в городке был сам государь Петр Федорович, который намерен объявиться и ожидает только удобного времени. При этом одни говорили, что он приедет в городок к Рождеству, а другие – что весной, когда казаки соберутся на весеннюю плавню
[271]. Никто, конечно, не мог определить точного времени появления государя, но все ожидали его, и слух распространился далеко за пределы городка и облетел почти все хутора; в нем было много преувеличенного и видоизмененного.
– Слышал ли ты вести? – говорил, встретившись с Зарубиным (Чикой), казак Никифор Гребнев, возвращавшийся на свой хутор, в двадцати верстах от Яицкого городка.
– Какие вести? – спросил Зарубин.
– Вести добрые. Слышал я от Григория Закладнова, что приезжал на умет к Ереминой Курице купец, и Григорий Закладнов, быв тут же на умете, с ним разговорился, и стал купец спрашивать: какие вам, казакам, есть обиды и какие налоги? Закладнов рассказал ему, какие мы обиды несем от командиров наших. После того купец выговорил, что поедет на Яик для покупки рыбы и когда из Яика возвратится назад на умет к Ереминой Курице, то хотел прислать за Закладновым. Итак, Закладнов, оставив купца, поехал для ловли зверей, а потом означенный купец, возвратясь, послал Еремину Курицу сыскать Закладнова и когда тот приехал и ночевал с купцом, то зачал его спрашивать: «Скажи ты нам правду, что ты за человек?» На что купец сказал: «Ну, друг мой, господин казак, я скажу тебе сущую правду: ты меня признавай за государя, а я не для рыбы вашей ездил в город, а только приглядеть ваши обряды и какие командиры делают вам обиды». Когда же Закладнов спросил: «У кого ты был в Яике?» – то он сказал: «Я стоял в доме у Дениса Пьянова». Закладнов стал ему тогда говорить: «Батюшка, обиды нам делают великие: наши командиры нас бьют и гоняют, жалованье наше захватывают, и тому шесть лет, как государыня нам жалованье жалует, а они незнаемо куда употребляют. А кто о жалованье станет говорить, того сажают под караул. Без государева указа в ссылку рассылают, и государыня о том не знает. У нас прежде не было пятидесятников, а теперь оные завелись; прежде в сотне был один сотник, а теперь все новое». Итак, купец, поговоря с Закладновым, поехал с умета на Иргиз, сказав: «Ждите меня весной, я к вам буду…» Так вот, брат, вести какие! – заключил казак Гребнев.
В таком или в еще более измененном виде рассказывалась первая поездка Пугачева на Яик. Она заинтересовала почти все население, и «мы, казаки войсковой стороны, – показывал впоследствии Зарубин (Чика)
[272], – все о том думали и ожидали весны; где ни сойдемся, все говорили: а вот будет государь, и как придет, готовились его принять».
Но прошла весна, и наступившее лето принесло новое горе яицким казакам. В конце апреля 1773 года был получен в Оренбурге указ Военной коллегии, с окончательным приговором по делу об убийстве генерал-майора фон Траубенберга. В этом приговоре участь подсудимых была значительно облегчена, тем не менее было определено: 16 человек, наказав кнутом, вырезав ноздри и поставя знаки, послать в Сибирь на Нерчинские заводы вечно; 38 человек наказать кнутом и, без постановления знаков и вырезания ноздрей, сослать с женами и малолетними детьми в Сибирь на поселение; 5 человек, «для омытия пролитой крови», послать на службу против неприятеля без очереди; 25 человек, менее виновных, наказать плетьми и распределить: молодых в разные армейские полки, а престарелых в разные сибирские гарнизонные батальоны. «Что же до всего их мятежнического войска принадлежит, – писала Военная коллегия
[273], – коего по списку Яицкой комендантской канцелярии, кроме находящихся в укрывательстве 53 человек служащих и отставных, показано 2461 человек, то в рассуждении такого знатного количества и что все они большей частью к сему дерзкому предприятию приступили по поводу главных их развратников, Кирпичникова с товарищи, от сущего невежества и по незнанию истинного своего благоденствия, от наказания освободить и привести вновь к присяге. Относительно беглых объявить по войску, что кто из них в течение трех месяцев явится добровольно, тот будет прощен, а кто не явится и будет пойман, тот подвергнется всей строгости законов».
«А как по особо произведенному следствию, – сказано в том же указе Военной коллегии, – показано при учиненном мятеже и бунте разграбленных: у воинских чинов казенных вещей на 97 руб. 49½ коп., у убитых: генерал-майора Траубенберга, атамана Тамбовцева и других разного звания воинских чинов собственных денег и пожитков на 20 107 руб. 707½ коп., да по показаниям того ж войска казаков 16 551 руб. 10½ коп., то в удовольствие сих безвинно пострадавших имение всех показанных заслуживших наказание продерзателей, Яицкой комендантской канцелярии описав, с публичного торга продать. А чего к тому доставать не будет, расположи со всех бывших в мятежнической партии, по состоянию каждого имущества и промыслов, взыскать вышеупомянутую сумму».
Получив указ Военной коллегии как раз в то время, когда войско было на весенней плавне, оренбургский губернатор генерал Рейнсдорп не признал возможным отрывать казаков от рыбной ловли и отложил исполнение приговора до возвращения войска в Яицкий городок
[274].
2 июля все служащие и отставные старшины и казаки были собраны в круг для выслушания определения Военной коллегии, и затем, по прочтении указа, было приступлено к наказанию виновных.
Когда церемония эта окончилась, тогда кругу было объявлено, что императрица по своему милосердию прощает остальных казаков, но с тем, чтоб они немедленно внесли наложенный на них штраф и вновь присягнули на верность службы
[275]. С этой последней целью были выбраны десятники и отправлены в церковь, а прочие девять давали им свои руки и клялись пред ними служить верно
[276]. По окончании присяги, доносил Рейнсдорп, «возжелали они [казаки] и прочие с их старшинами, не расходясь из соборной церкви, в знак верноподданнической благодарности, принесть Всевышнему о высочайшем е. и. в. и его высочества здравии и о благополучном государствовании общее молебствие, что через тамошнего протоиерея со священники торжественно и отправлено.
