Пугачев так и сделал. Отъехав от села Сарсасы верст пятнадцать, путники остановились кормить лошадей и ночевать у одного оврага, и, как только Пугачев заметил, что Мищенко и Дружинин с семьей заснули, он потихоньку скрылся в овраге, а за ним уехал и Кандалинцев. Наутро проснувшиеся поискали ушедших, но, не найдя их, поехали на Иргиз
[267], а Пугачев и Кандалинцев отправились обратно в село Сарсасы. Прожив здесь недель с пять, Пугачев с Кандалинцевым поехали в Яицкий городок, но, не доезжая верст четырех, полюбопытствовали узнать, что там делается.
– Что, молодушка, – спросил Пугачев попавшуюся им навстречу бабу, – можно ли пробраться в Яицкий городок?
– Коли есть у вас паспорты, – отвечала казачка, – так, пожалуй, поезжайте, а коли нет, так тут есть солдаты, они вас поймают.
Спрашивавшие тотчас же повернули обратно и направились на знакомый уже Пугачеву Таловый умет. Не доезжая до умета, Кандалинцев увидел мужиков Мечетной слободы, ехавших из Яика, а так как ему нужно было побывать в слободе, то и решился ехать с ними.
– Оставайся ты здесь, – сказал он Пугачеву, – а я поеду в Мечетную.
– Хорошо, – отвечал Пугачев, – мне в Мечетную ехать никак нельзя, меня там схватят, да и оставаться на степи одному и пешему нельзя, ведь тоже поймают, так продай ты Бога ради мне своих лошадей.
Кандалинцев согласился, продал лошадей за 20 рублей и уехал с мужиками, а Пугачев отправился в гости к Ереминой Курице и утром накануне Успеньева дня приехал на Таловый умет.
– А, Пугачев! – говорил Оболяев, – где это ты был и откуда тебя Бог принес?
– Из Казани, я там содержался, да Бог помог мне бежать.
– Ну, слава Богу!
– А что, брат, не искали ли меня здесь?
– Нет, не искали, – отвечал Еремина Курица.
– Что слышно на Яике? Не знаешь ли, что там делается?
– Ныне, кажется, все тихо и смирно; там теперь комендантом полковник Симонов.
– А казак Пьянов жив ли?
– Пьянов бегает, потому что на Яике проведали, что он подговаривал казаков бежать на Кубань.
Оставшись на несколько дней у Ереминой Курицы, с намерением пробраться в Яицкий городок, Пугачев искал случая встретить кого-нибудь из казаков. Он ежедневно ходил на охоту за сайгаками и, проводя весь день в степи, приходил на умет только обедать и ночевать.
Так прошло несколько дней.
Однажды, в отсутствие Пугачева, пришли на умет три беглых русских крестьянина: Афанасий Пучков, Антон Алексеев и Евдоким Федотов. Они были отправлены из Коломны, водой, на стругах в Сибирь на поселение, вместе с женами и детьми. Скученность и теснота на стругах были причинами огромной смертности среди поселенцев. Потеряв на пути жену, Пучков с другими товарищами решились бежать, и, воспользовавшись тем, что в Казани поселенцы были спущены на берег, они ушли и отправились на Иргиз, а оттуда в Мечетную слободу, жители которой советовали им пробраться на Узени, где «жить беглым свободно». Не зная, как пробраться на Узени, Чуйков и его товарищи познакомились с крестьянином Мечетной слободы Василием Носовым, признались ему, что они беглые, и просили указать им путь. Носов направил их на Таловый умет.
– Явитесь у уметчика Ереминой Курицы, – сказал Носов, – он вашу братию принимает и сыщет вам место.
Беглые отправились по указанию и 16 августа пришли на Таловый умет.
– Здесь ли живет Еремина Курица? – спрашивал Чуйков, входя в избу и видя перед собой человека, пекшего лепешки.
– Здесь, а на что он вам?
– Нас прислал к нему житель Мечетной слободы Василий Носов.
– Я Еремина Курица, а зачем он вас ко мне прислал?
Прибывшие бросились в ноги Оболяеву.
– Мы отданы на поселение в Сибирь, – говорили они, – и из Казани бежали, сыщи нам местечко.
– Хорошо, – отвечал Еремина Курица, – покуда поживите у меня, поработайте, покосите сено, а я между тем поспрошу у здешних гулебщиков, яицких казаков, не сыщут ли они вам какой работы. Здесь, у казаков, по хуторам много таких пришельцев бывает, и они паспортов не спрашивают.
– Изволь, батюшка, – говорили беглецы, – мы рады на тебя работать.
Чуйков и его товарищи разделись и расположились у Оболяева как у себя дома. Через час вошел в избу совершенно незнакомый им человек средних лет и роста, плечистый и с темно-русыми волосами. Беловатое с румянцем лицо его было обрамлено окладистой с проседью бородой, и когда он улыбался, то на левом виске близ глаза показывалась морщина. Вошедший был в одной крестьянской рубашке из толстой холстины, весьма грязной и выпачканной в крови, потому что он принес на себе убитого в степи сайгака. На ногах были у него худенькие коты, на голове – колпак из сермяжного сукна, а в руках – ружье
[268]. Мы узнаем в пришедшем Пугачева.
– Я тебе, Степан Максимыч, притащил сайгака, – сказал он, – так освежуй-ка его.
– Хорошо, падежа, теперь и кстати; вот прибыли к нам гости, – отвечал Оболяев, указывая на Чуйкова и его товарищей.
– А что это за люди?
– Нам нельзя таиться, – говорили они, кланяясь Пугачеву в ноги, – вы видите бритые у нас лбы, мы беглые поселенцы, не оставьте нас.
– Хорошо, ребята, не кланяйтесь и не бойтесь, – ободрял их Пугачев с серьезным видом, – я вас не оставлю, живите здесь, а потом мы сыщем вам и место.
Пугачев отошел в сторону, а Чуйков, подойдя к уметчику, спрашивал, что он за человек и как его зовут.
– Это дубовский казак Петр Иванович, – отвечал Оболяев.
Между тем, сварив из убитого сайгака кашицу, все присутствовавшие в избе пообедали и разошлись: Пугачев пошел опять в степь, надеясь встретить там казаков, а беглые мужички отправились косить сено.
На другой или на третий день Оболяев ездил по своим делам в Яицкий городок и пробыл там несколько дней у знакомого ему казака Григория Закладнова, Последний спрашивал у уметчика, нет ли продажной недорогой лошади.
– Есть, – отвечал Оболяев, – приезжай ко мне на умет.
Закладной обещал; а между тем на умете случилось то, чего никто из живущих и подозревать не мог.
Однажды после обеда, когда беглые работники легли отдыхать, Пугачев, взяв в руки тетрадь, похожую на молитвы Богородице и другим святым
[269], предложил Ереминой Курице послушать, что он будет читать.
