– Из-за чего же мы кровь проливали, когда вы так судите! – кричали недовольные.
Чтоб удовлетворить своему корыстолюбию, войсковые казаки грабили дома послушных, уводили у них лошадей, отбирали хорошее платье и, приводя в круг и грозя смертью, заставляли их откупаться деньгами. Откупщику и отставному старшине Осипу Иванову угрозы эти стоили до трех тысяч рублей
[128], а депутата Окутина секли плетьми, вымогая у него деньги
[129]. Желая предупредить такое своеволие, писарь Михайлов вошел было в круг для прочтения того манифеста, по которому депутаты избавлены от телесного наказания, но казаки и слушать того не хотели.
– Разве по вас из пушек стрелять, – кричали они Михайлову, – сделали мы уже беду, так бедой и покрывать надобно.
Сотник Кирпичников, судьи Трифонов и Сенгилевцев пытались было успокоить недовольных, но не только не успели в этом, но и подверглись гонению. Кирпичников не один раз был арестован и сажаем на цепь.
– Ты с нами первый был, – говорили ему казаки, – а теперь хочешь поддобриться; так узнай, что у нас никому спуску нет.
Беспорядки дошли до того, что представители власти не имели никакого значения, и та партия хозяйничала, которая была сильнее. Общее и единогласное решение получалось только тогда, когда дело касалось наказания или смены должностных лиц, принадлежавших к согласной стороне, и замены их поборниками народных интересов. Так, по постановлению круга 16 января, гурьевский атаман Федор Бородин был заменен Андреем Чановым, походный атаман на нижних форпостах Нефед Мостовщиков – Савельем Фоминичихиным, а полковник Витошнов – Афанасием Перфильевым.
Среди этих выборов и замены должностных лиц получено было известие, что из Оренбурга отправлены войска и приближаются к Яицкому городку. Постановив не допускать их в свои границы и присягнув умирать друг за друга, войсковая партия выслала из Яицкого городка всю бывшую там регулярную команду, оставив только пушки, и отправила нарочных в Илецкий городок с ордером капитана Дурново начальнику отряда и с просьбой от имени войска вернуться обратно в Оренбург. Зная, что Дурново находится в Яицком городке по высочайшему повелению, что он пользуется известной властью и не подозревая, что силой был вынужден подписать этот ордер, начальник отряда остановился и отправил посланных к оренбургскому губернатору, генералу Рейнсдорпу. Последний, опасаясь, чтобы в Петербурге не осудили его распоряжений, дальнейшим своим поведением мог внушить казакам, что они поступили правильно и невиновны в происшедшей резне. Вместо того чтобы действовать энергически и уничтожить беспорядки в самом начале, Рейнсдорп вступил с присланными в переговоры, недостойные представителя власти. На просьбу казаков не посылать команды он отвечал уклончиво, обманывая себя и их.
– Команды отправлены, – говорил Рейнсдорп, – в предосторожность от заграничных здешних обстоятельств, а не против войска Яицкого. Войско приведено уже по-прежнему в тишину, а происшедший между ними сожаления достойный поступок зависит единственно от высочайшего усмотрения.
Отправив предписание начальнику отряда остановиться в Илецком городке и ободрив казаков, Рейнсдорп, по его словам, сделал это с той целью, чтобы скорее освободить Дурново и чтобы в войске «большего сумнения не имели и от разврата своего тем скорее унимались»
[130].
Возвращая посланных в Яицкий городок, оренбургский губернатор отправил с ними увещательное письмо войску. «Чрез приезжих из Яицкого вашего городка, – писал он
[131], – получил я оскорбительное известие, что у вас в том городке, по причине междуусобного несогласия, происходит большой разврат и вред, которые заставляют всякого сына отечества и верноподданного ее величества раба тужить и печалиться, в рассуждении того наипаче, что в настоящих многотрудных обстоятельствах таковые чрезвычайные происходят внутри своего государства несогласия, которые натурально отворяют врата ко всему злу. Должно войску Яицкому представить себе: во-первых, страх Божий, потом присягу верности, а в-третьих, добродетель толь славнейшей в свете монархини, которая неутомленными своими трудами изволит о благосостоянии и тишине своих подданных матерински и непрестанно пещись; следовательно, когда до слуха ее величества дойдет сия столь гнусная ведомость [известие], то сколь может опечалить ее священнейший дух! Ежели войско Яицкое, вышед из мрака злобы, войдет хотя в некоторый свет благоразумия и восчувствует высочайшую милость ее величества, которой издревле пользоваться счастие имеет, то я с моей стороны советую и увещеваю, оставя все свои внутренния нестроения, тотчас принять все меры, дабы во оном войске Яицком восстановлена была прежняя тишина и покой, и народ приведен бы был в совершенный порядок и единодушное высочайшей воле повиновение, не допуская увеличиться гневу Божию».
Рейнсдорп требовал, чтобы войско донесло ему подробно о всем происходившем в Яицком городке; чтоб оно отправило в Оренбург для излечения от болезни капитана Дурново, если он изъявит на то желание
[132], и с ним команду Алексеевского полка; и, наконец, чтоб оно, на своей границе, соблюдало всю воинскую осторожность от внешних неприятелей. «А дабы войско Яицкое, – писал в заключение губернатор, – не имело причины об отправленных отсель войсках иметь сомнения, то я даю знать, что оным велел я остановиться и расположиться в крепостях, принадлежащих Яицкому городку, в рассуждении нынешних заграничных обстоятельств, дабы, в случае нужды, могли содействовать.
Итак, с посланным сим нарочно буду ждать того войска Яицкого уведомления, дабы по получении оного мог я по губернаторской инструкции в восстановлении в войске Яицком прежнего порядка, сходные и самому войску Яицкому потребные меры принять».
Войсковая канцелярия не замедлила ответом и через два дня доносила Рейнсдорпу то же, что было изложено во всеподданнейшем прошении, отправленном с депутатами в Петербург. Обвиняя во всем Траубенберга, войско уверяло Рейнсдорпа, что подняло оружие только ради обороны, но теперь оно находится в тишине и спокойствии, что все прежние ссоры и несогласия преданы вечному забвению; что вместо атамана Тамбовцева и прочих старшин для правления в войсковой канцелярии избраны новые лица, по общему войсковому согласию и по приказанию капитана Дурново.
