Таким образом, Кар сделался жертвой не своих ошибок, а бездеятельности Военной коллегии и президента ее, графа Захара Григорьевича Чернышева. Преемнику Кара пришлось также долго маячить, прежде чем он мог двинуться вперед.
Глава 26
Назначение А.И. Бибикова для усмирения волнений. – Посылка новых полков на театр действий. – Второй манифест императрицы. Права и власть, предоставленные новому главнокомандующему. – Меры правительства относительно колодников и конфедератов. – Образование секретной комиссии.
Остановив Кара в Москве, правительство лишило себя возможности узнать истинное положение дел и все-таки не могло скрыть от большинства населения столицы и представителей иностранных дворов то, что происходило под Оренбургом.
«Все известия касательно мятежа в Оренбургской губернии, – писал сэр Роберт Гуннинг
[844], – по возможности сохраняются в тайне, но я почти не сомневаюсь в том, что известия эти чрезвычайно неблагоприятны и что город Оренбург находится в большой опасности попасть в руки инсургентов».
По Петербургу ходили самые разнообразные и преувеличенные слухи, в которых даже и такие лица, как английский посланник Гуннинг, не могли отличить правды от неправды. Рассказывали, что во главе восстания находятся искусно переодетые три гвардейских офицера, «изгнанные отсюда в продолжение нынешнего царствования», что мятежники захватили какие-то серебряные рудники, что опасаются, как бы они не овладели всеми остальными и пр.
Правительство не имело средств опровергнуть эти слухи, более потому, что получаемые официальным путем известия были разноречивы, неутешительны и, по словам того же Гуннинга, возбуждали сильное беспокойство императрицы и ее министров.
«Вчерась, – писала Екатерина князю Волконскому
[845], – я от генерал-майора Фреймана видела рапорта, будто они [мятежники] и Уфимского города атаковали, в котором тысяч с пятьдесят денег и пороховой магазин. Бог весть чем сие кончится; может статься, что и сами разбегутся. Я зачинаю походить приключениями моего века на Петра I, но что Бог ни даст, по примеру дедушкину, унывать не станем».
В Петербурге сознали теперь, что несчастие это явилось вследствие небрежности и недостатка распоряжений. «Всего более, – писал Гуннинг, – осуждают графа Захара Чернышева». Императрица была также недовольна его деятельностью и, избрав генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова командующим войсками, назначенными для действия против мятежников, потребовала от президента Военной коллегии самых энергичных действий.
27 ноября курьеры везли уже приказание: Изюмскому гусарскому (из Ораниенбаума), 2-му гренадерскому (из Нарвы) и Владимирскому (из Шлиссельбурга) пехотному полкам выступить как можно скорее в поход и следовать через Москву в Казань. Полки эти признано теперь необходимым передвинуть при помощи ямских и обывательских подвод и потом разрешено каждому пехотному полку брать по 200, а гусарскому по 100 лошадей за прогоны
[846]. В тот же день приказано послать из Санкт-Петербурга в Казань на почтовых, ямских и обывательских подводах шесть шестифунтовых пушек, с полным числом прислуги
[847], а командующему войсками в Польше генерал-поручику Романиусу отправить Санкт-Петербургский карабинерный и Чугуевский казачий полки в Смоленск, а три эскадрона Венгерского гусарского в Петербург
[848].
На другой день, 28 ноября, собрался Государственный совет, в заседании которого присутствовала и императрица. Она выразила опасение, что войска не успеют прибыть вовремя и что Оренбург долго не удержится, по причине недостатка хлеба на содержание жителей. Граф Чернышев уверил, что чрез два месяца войска будут на месте, и поручился, что оренбургский губернатор будет держаться до крайности. Так как последний был заперт в крепости, то императрица возбудила вопрос: следует ли для управления гражданскими делами отправить в Оренбургскую губернию особое лицо, облеченное властью губернатора, или подчинить все тамошние места генерал-аншефу Бибикову. При этом она выразила справедливое опасение, чтобы между двумя начальниками не произошло несогласия. Совет, имея в виду, «что все тамошние места или заражены теперь возмущением, или колеблются, следовательно, и не могут без воинской помощи управляемы быть», признал посылку туда губернатора делом совершенно ненужным.
После решения этих вопросов в заседание совета был приглашен А.И. Бибиков, и при нем прочтен всем известный манифест
[849], в первоначальной редакции которого, между прочим, говорилось: «Содрогает дух наш от воспоминания времен Годуновых и Отрепьевых, посетивших Россию бедствиями гражданского междоусобия… когда от явления самозванца Гришки-расстриги и других ему последовавших обманщиков и предателей, города и села огнем и мечом истребляемы, кровь россиян от россиян же потоками проливаема, все союзы, целость государственную составляющие, собственними же руками россиян вконец разрушаемы были».
При чтении этой части манифеста граф Чернышев и князь Григорий Григорьевич Орлов заявили, что им кажется слишком преувеличенным уподоблять настоящее возмущение древнему нашему междоусобию, а Пугачева – Гришке-расстриге. «Тогда, – говорили они, – все государство было в смятении, а ныне одна только чернь, да и то в одном месте; такое сравнение может привести на память столь неприятное происшествие и возгордить также мятежников».
Императрица отвечала, что ей пришло на мысль сделать такое уподобление с целью возбудить в народе большее омерзение к возмутителю, но что она снова его просмотрит и если признает нужным, то и изменит. При вторичном просмотре императрица исключила слова «Годуновых и Отрепьевых», а вместо слов «самозванца Гришки-расстриги и других ему последовавших» написала: многих самозванцев, и в таком виде манифест был утвержден и передан Бибикову
[850].
