– Что ты за человек? – спросил Давилин Чернышева.
– Извозчик, – отвечал спрошенный.
– Скажите, братцы, правду, что это за человек? – говорил Давилин, обращаясь к солдатам.
– Это наш полковник Чернышев, – отвечали они.
Мнимый извозчик был тотчас же снят с козел, посажен под караул, а затем вместе с офицерами представлен самозванцу.
– Как вы осмелились вооружиться против меня? – спрашивал Пугачев. – Ведь вы знаете, что я ваш государь. На солдат пенять нельзя: они простые люди, а вы офицеры и регулы знаете. Ты еще полковник, – заметил самозванец, обращаясь к Чернышеву, – а нарядился мужиком. Если бы ты шел в порядке, то можно бы было тебе попасть и в Оренбург. Тебя и всех вас велю повесить за то, чтобы вы знали своего государя.
Приговор был произнесен; осужденные стояли молча, и, к удивлению Пугачева, «ни один, чтоб избавить их от смерти, не просил»
[723]. Это еще более возмущало самозванца, и он торопился привести в исполнение свое решение.
С осужденных сняли одежду, обувь и повели к виселице, вокруг которой поставили всех взятых в плен солдат. Пугачев присутствовал при церемонии казни. Вешали поодиночке, и самозванец сам махал платком, когда, вслед за повешенным, следовало вести новую жертву. Отвратительное зрелище это продолжалось весьма долго, так как в этот день повешено было 32 офицера, калмыцкий старшина и жена артиллерийского офицера.
После казни всем пленным приказано было стать на колени, поднять кверху два пальца правой руки и повторять присягу на верность императору Петру Федоровичу.
– Бог и я, государь, – говорил Пугачев, – жалую вас крестом, бородою и всякой вольностью.
Всем пленным были острижены волосы по-казачьи, причем яицкие казаки приказывали креститься непременно двуперстным сложением.
– Если кто, – говорили они, – будет иначе креститься, то батюшка (самозванец) прикажет отрубить пальцы.
Пленные были разделены по сотням и помещены в землянках. Трупы повешенных сняты и брошены под гору без погребения, причем у ставропольского гарнизонного батальона майора Семенова и капитана Калмыкова, «как они были собою толсты, вскрыты были груди злодеями, и вынимали из них сало, сказывая, что оно пригодно для лечения ран»
[724].
«Полковника и симбирского коменданта Чернышева судьбина, – писала императрица князю Волконскому
[725], – весьма сожаления достойна. Ни уже что неслыханной суровостью своей изверг Пугачев своей шайке самой не опротивится? Ибо и простой народ, видя вдруг 39 человек чиновников (34 человека) невинно повешенных, нельзя, чтоб не чувствовал неистовство такового поступка и омерзение к производителю оного. В несчастий сем можно почесть за счастье, что сии канальи привязались два месяца целые к Оренбургу, а не далее куда пошли».
Покончив с отрядом Чернышева и «обольстясь тою важной победой», Пугачев, по его словам
[726], оплошал. Имея еще с утра сведения о приближении к Оренбургу отряда Корфа из Озерной, самозванец хотя и отправил стеречь его Якова Пономарева с четырьмя казаками, но, предполагая, что Корф подойдет не скоро, разрешил своей толпе обедать. «В Берде была великая радость, – показывал впоследствии Иван Почиталин, – и происходило пьянство; вина же было довольно взято в Татищевой крепости». Среди шумного и пьяного обеда прибежал посланный Пономарева с донесением, что Корф пробирается уже к Оренбургу. «Казаки, на кони!» – крикнул Пугачев, но, пока двухтысячная толпа собиралась, прошло времени много, и ему не удалось настичь Корфа отчасти потому, что последний двигался не по той дороге, по которой предполагал самозванец.
Рано утром 13 ноября прискакал в Оренбург из отряда Чернышева капитан Ружевский с пятью доброконными казаками и, явившись к Рейнсдорпу, донес, что отряд переправляется через реку Сакмару и что полковник просит помощи
[727]. По выходе Ружевского из дома губернатора послышались выстрелы, продолжавшиеся не более четверти часа, и затем все смолкло. Рейнсдорп понял тогда, что в отряде Чернышева неладно: или он отступил, или захвачен толпой мятежников
[728]. Опасаясь, чтобы не случилось того же и с отрядом бригадира Корфа, генерал-поручик Рейнсдорп отправил ему навстречу новое приказание: не идти на соединение с Чернышевым, а следовать как можно скорее в Оренбург по противоположному берегу реки Яик. Эта перемена в направлении движения и была причиной того, что посланный Пугачевым отряд был задержан рекой Яик и не успел нагнать Корфа, который, соединясь с казаками, высланными из крепости, безо всякого препятствия и потери вступил в Оренбург. Он привел с собою 2495 человек
[729] с 22 орудиями, в числе коих было четыре единорога
[730]. Впрочем, большая часть пришедших с Корфом войск были весьма худоконны и на сражение вовсе не годны
[731]; они увеличили собою только число ртов, уничтожавших и без того незначительные запасы продовольствия, заготовленные в Оренбурге.
Тем не менее на другой день по прибытии отряда бригадира Корфа, то есть 14 ноября, Рейнсдорп решился предпринять вылазку из города. Сформировав отряд в 2400 человек с 22 орудиями, оренбургский губернатор выслал его из города под начальством обер-коменданта генерал-майора Валленштерна. Недавно прибывший в Оренбург и совершенно незнакомый с местностью, Валленштерн около полудня построил свой отряд пред городом и, имея на флангах кавалерию, двинулся прямо к высоте в пяти верстах от города, на которой стоял передовой наблюдательный отряд самозванца. Лишь только казаки стали огибать гору с флангов, как мятежники, видя пред собой наступающую пехоту, покинули гору и отступили к лагерю, в котором замечена была большая тревога и движение. Пугачев тотчас же выступил со всем своим ополчением навстречу отряда Валленштерна и для увеличения своих сил приказал следовать за собой и безоружным солдатам отряда Чернышева, взятым в плен накануне. Всего собралось здесь до 10 тысяч человек с 40 орудиями, привезенными частью на лафетах, частью на санях. Завязавшаяся перестрелка, а затем и орудийная пальба продолжались более полутора часов. Мятежники постепенно окружали отряд Валленштерна и тем принудили его построиться в каре и отстреливаться. Двинуться вперед он не мог, потому что между горой и лагерем самозванца пролегал весьма глубокий буерак, который хотя и можно было обойти, приняв версты на две в сторону, но тогда Валленштерн дошел бы до лагеря самозванца только с наступлением ночи. Признавая такое движение бесполезным и опасаясь быть отрезанным от крепости, Валленштерн отступил и, пробиваясь сквозь толпу неприятеля, возвратился в Оренбург без всякого успеха, потеряв убитыми 32 и ранеными 93 человека
[732].
