Вскоре бригадир Корф узнал, что среди прибывших команд находятся явные сторонники Пугачева и что один из таковых, казак пригорода Табынска Тимофей Красильников, успел съездить в стан самозванца и привезти оттуда указ на имя атамана Немирова.
Утром 8 октября вся иррегулярная команда отправилась из лагеря в Верхнеозерную крепость, причем Красильников впереди всех вез указ Пугачева и показывал его народу
[666].
Корф вышел из своего дома и потребовал указ; но Красильников не отдал его бригадиру, а просил собрать сначала всех казачьих старшин и призвать атамана Немирова, чтоб он прочел его всенародно. Хотя старшины «на тот случай, к отвращению и увещеванию от худых мыслей» и собраны были в доме Корфа, но он не признал нужным их вызывать и взял силой указ от Красильникова. Пришедшая толпа бросилась тогда бежать из крепости в лагерь с криком: «Ступай на конь и бери ружья!» Корф двинул вслед за бежавшими регулярную команду и приказал атаковать возмутившихся. При этой атаке были убиты два табынские казака, а прочие, сев на коней, «рассеялись грудами по разным местам, из коих те самые, по которым стреляли, больше сорока человек, совсем бежали, а калмыки и некоторые казаки возвращены уже ласкательством». Возвращенные были приведены к присяге, но побеги не прекратились. Посланный на другой день урядник Белоглазов с одиннадцатью казаками для разведывания о мятежниках не возвратился и ушел в толпу самозванца вместе со всей командой. Тогда Корф перевел всю иррегулярную команду из лагеря в крепость и, перемешав ее с солдатами, расставил по укреплениям. Казаки и калмыки потребовали фуража для лошадей. Бригадир приказал выдать им деньги из экстраординарной суммы; но сознавал, что положение его среди подобного гарнизона незавидно. Оно усложнялось еще и тем, что в Верхнеозерной крепости находилось до 200 конфедератов, легко могших перейти на сторону мятежников, а в окрестностях начались грабежи киргиз-кайсаков.
Собравшись довольно значительными партиями, киргизы отгоняли скот из-под самых крепостей, покушались на то же самое и в Верхнеозерной, но были прогнаны. 11 октября они пытались овладеть Губерлинской крепостью, а оставшийся командиром в Ильинской крепости сержант Мартышек в тот же день доносил, что близ самой крепости, за рекой Яик, разъезжают киргизы значительными толпами. Для защиты этих пунктов Корф отправил по 20 человек команды в каждую крепость, но в этот день (13 октября) получил приказание Рейнсдорпа идти со своим отрядом в город Оренбург для усиления гарнизона. Корф не решился тотчас же выступить из крепости и требовал себе помощи с крепостей и постов Верхнеяицкой линии
[667]. Он писал комендантам
[668], что хотя ему и следовало бы идти как можно скорее к Оренбургу, чтобы напасть там на мятежников совокупными силами, но «в рассуждении колеблемости в нерегулярных, дабы они, при сражении с неприятелем, не изменили и тем не подвергли регулярных большой опасности, а оставшиеся крепости в малолюдстве бедствию с одними регулярными, которых не более набраться может 400 человек, выступить я удержался до присылки требуемых мной с верхних крепостей команд».
Расчеты Корфа на прибытие скорой помощи не оправдались. Слух о появлении «государя» проник уже далеко от Оренбурга, и почти все население Оренбургской губернии пришло в движение. Еще 5 октября комендант Зелаирской крепости, поручик Долгоносов, просил помощи у начальника Верхнеяицкой дистанции, полковника Ступишина, и писал ему, что в составе гарнизона Зелаирской крепости находится всего одна рота Озерного гарнизонного батальона и в ней более половины польских конфедератов, «на коих надежды верной, к сохранению верноподданных, уповать не можно, ибо они, как я разведал, не хотят за Россию стоять»
[669]. Ступишин отказал в помощи Долгоносову, так как в окрестностях Верхнеяицкой крепости поднималось уже все заводское население, среди которого появились эмиссары Пугачева.
По мере того как регулярные войска оставляли заставы, форпосты, укрепления и собирались в центральных пунктах дистанций, оставшееся население принимало сторону самозванца, и покинутые укрепления занимались мятежниками. Таким путем были заняты Пречистенская и Красногорская крепости, Нежинский и Вязовский редуты и другие пункты. Утверждаясь в укрепленных пунктах, приверженцы Пугачева, без его ведома и указании, сами все шире и шире распространяли свою деятельность в крае и встречали повсюду сочувствие. Приняв на себя самовольно звание полковников и атаманов, предводители шаек действовали именем Петра III и распоряжались по своему усмотрению. Если предводителем партии был яицкий казак, то он считал долгом заявить населению, что царь приказал ломать нынешние церкви и строить семиглавые, а креститься не трехперстным, а двуперстным сложением. Предводитель башкирец говорил, чтобы крестьяне своих помещиков не слушали и что от государя приказано: «Ежели кто помещика убьет до смерти и дом его разорит, тому дано будет жалованья 100 рублей, а кто десять дворянских домов разорит, тому тысяча рублей и чин генеральский»
[670]. Население предавалось разгулу и пьянству, а помещики бежали, кто куда мог, оставляя свое имущество на разграбление мятежникам. Уже в начале октября почти все имения, раскинутые на сто и более верст вокруг Оренбурга, были брошены их владельцами. Помещик селения Ляховки, находившегося в 250 верстах от Оренбурга, отставной капитан Петр Ляхов, и его соседи: отставной майор Александр Кудрявцев, капитан Михайло Карамзин и прапорщик Данило Куроедов, при первом известии о появлении Пугачева, под Оренбургом оставили свои имения. Едва успели они уехать, как в имение Карамзина, село Михайловку, прибыли одиннадцать человек яицких казаков.
– Дома помещик? – был первый вопрос прибывших.
– Нет дома, – отвечали работавшие у церкви крестьяне.
Казаки приказали всем идти на господский двор, где и объявили волю.
– Мы посланы, – говорили они, – из армии государя Петра Федоровича разорять помещичьи дома и давать крестьянам свободу. Смотрите же, мужики, отнюдь на помещика не работайте и никаких податей ему не платите; а если мы вперед застанем вас на помещичьей работе, то всех переколем.
Ограбив помещичий дом, казаки уехали, приглашая желающих отправиться в стан государя и посмотреть его
[671].
