– Если б атаман Ефремов, – прибавил к этому граф Панин, – в пору схвачен не был, то мы имели бы всю Кубань на плечах, что видно по переписке моей с татарами.
Генерал-прокурор предложил сообщить архиереям, чтобы духовенство в церквах увещевало народ не присоединяться к самозванцу, но императрица находила, что прежде всего необходимо обнародовать манифест, составление коего и возложила на Совет.
Желая, однако же, сохранить в тайне от большинства населения империи происходившее под Оренбургом, Екатерина поручила князю Вяземскому напечатать манифест в Сенатской типографии, и не более как в 200 экземплярах
[627]. Утром 16 октября был напечатан и представлен императрице манифест следующего содержания:
«Объявляем всем, до кого сие принадлежит.
Из полученных от губернаторов казанского и оренбургского рапортов с сожалением мы усмотрели, что беглый казак Емельян Иванов сын Пугачев бежал в Польшу в раскольнические скиты и, возвратясь из оной под именем выходца, был в Казани, а оттуда ушел вторично, собрал шайку подобных себе воров и бродяг из яицких селений, дерзнул принять имя покойного императора Петра III, произвел грабежи и разорения в некоторых крепостях по реке Яику, к стороне Оренбурга, и сим названием маломысленных людей приводит в разврат и совершенную пагубу. Мы, о таковых матерински сожалея, чрез сие их милосердно увещеваем, а непослушным наистрожайше повелеваем от сего безумия отстать, ибо мы таковую продерзость по сие время не самим в простоте и в неведении живущим нижнего состояния людям приписываем, но единому их невежеству и коварному упомянутого злодея и вора уловлению. Но ежели кто за сим нашим милостивым увещанием и императорским повелением отважится остаться в его шайке и тотчас не придет в настоящее раскаяние и рабское свое повиновение, тот сам уже от нас за бунтовщика и возмутителя против воли нашей императорской признан будет и никаким образом, яко сущий нарушитель своей присяги и общего спокойства, законного нашего гнева и тягчайшего по оному наказания не избежит. Мы для восстановления порядка и тишины в тех пределах отправили нарочно нашего генерал-майора Кара, которому и сей манифест публиковать повелели, повелевая и надеясь, что каждый впадший в сие заблуждение сам узнает тягость своего преступления, возвратится к законному повиновению и обще со всеми нашими верноподданными стараться и споспешествовать будет по мере сил своих и по своему званию, так как каждый присягою верности обязан, к прекращению сего безбожного между народом смятения и к доставлению скорейшего способа тому нашему генерал-майору к истреблению упорственных и к доставлению в его руки самого того главного вора, возмутителя и самозванца».
Как ни торопились напечатать этот манифест, но, когда он был готов, генерал-майора Кара не было уже в Петербурге, и манифест пришлось посылать за ним вдогонку. Через несколько дней были получены в Петербурге два донесения Рейнсдорпа, от 7 и 9 октября
[628]; он доносил о взятии Пугачевым нескольких крепостей и о нерешительности оренбургского гарнизона. Известия эти произвели большой переполох в столице и вызвали лихорадочную деятельность.
Императрица просила архиепископа казанского, преосвященного Вениамина
[629], чтоб он отправил от себя «священникам наставление, кое бы они своим прихожанам с увещанием читать и тем удерживать их могли от присоединения к самозванцу, толкуя им, сколь страшно преступление пред Богом и пред светом нарушение учиненной государю своему присяги и что таковых преступников святая наша Церковь предавала и предает всегда вечному проклятью».
«Впрочем, я уповаю, – прибавляла Екатерина, – что ваше преосвященство не оставите предать им все то учение, какое потребно для утверждения в сердцах их клятвенной нам присяги и верности. Если же не вся Оренбургская епархия состоит в вашем ведении, то прошу сие мое письмо сообщить и тем архиереям, под ведомством коих те места состоят, дабы они по сему исполнение учинили»
[630].
На другой день по отправлении этого письма были разосланы курьеры с указами Военной коллегии, в коих повелевалось: князю Волконскому отправить из Москвы в Казань на ямских подводах гренадерскую роту Томского полка
[631]; генерал-аншефу князю В.М. Долгорукову отправить в Царицын из Бахмута или из находящихся вблизи оного два гусарских эскадрона
[632]; губернаторам Псковской губернии генерал-майору Кречетникову и Могилевской генерал-поручику Каховскому отправить в Саратов – первому 23-ю и 25-ю, а второму 22-ю и 24-ю легкие полевые команды, на ямских и обывательских породах, и, объявив командирам команд о цели, с какой они посылаются, обязать их хранить ее «в наивысшем секрете»
[633]. Генерал-фельдцейхмейстеру князю Г.Г. Орлову приказано отправить в Казань на ямских подводах 2 тысячи ружей и в Москву два двенадцатифунтовых орудия с принадлежащими к ним снарядами и полным комплектом прислуги, при офицере
[634]. Наконец, тем 700 башкирцам, которые пришли из Польши в Смоленск, приказано следовать прямо и как можно скорее в Оренбург
[635].
Опасаясь, чтобы Пугачев, спустившись по Волге, не привлек на свою сторону многочисленных инородцев, населявших Астраханскую губернию, императрица приказала вновь назначенному туда губернатору П.Н. Кречетникову иметь свое пребывание в Саратове до усмирения волнений
[636].
Сообщая об этих распоряжениях генерал-майору Кару и предоставляя ему дальнейшее руководство войсками, Военная коллегия вместе с тем писала генералу Рейнсдорпу: «Изыскивая все способы и возможности, постарайтесь вы, губернатор, накопившуюся, невежами мятежническую толпу атаковать, разбить и рассеять, а заводчика всему злу, самозванца Пугачева, и ближних его помощников как возможно захватить, тем больше, что число регулярных в таком у вас состоит количестве, что всякая подобная вышеписанной шатающаяся шайка отнюдь противостоять им не может, когда только споспешествует руководству свойственная войскам ее императорского величества храбрость и мужество»
[637].
