Между тем генерал-майор Миллер успел собрать 730 отставных солдат, из коих 170 человек было конных, на собственных лошадях, и 560 человек пеших. Разделенные на два отряда, поселенцы были расположены: в Кичуевском фельдшанце и Черемшанской крепости, на половине пути от Кичуя до Ставрополя. На подкрепление их было прислано потом еще 224 человека, и 60 человек отправлено для защиты пригородов Тиинска и Ерыклинска. Сверх того, собрано было до 700 поселенных солдат, на обязанность коих возложено охранение своих жилищ, а для защиты устья Черемшана приказано спуститься на лодках по Волге команде в 30 человек, назначенных для сыску и преследования воров
[603].
Получив известие о волнении в Башкирии, генерал Брандт отправил туда секунд-майора Тевкелева, который донес, что башкирцы изъявили ему усердное желание служить императрице и что он ничего сомнительного в них не видит. Успокоенный с этой стороны, казанский губернатор пригласил дворян вооружить своих людей сколько кто может и содействовать ему в охранении границ губернии. Дворяне откликнулись на призыв, вооружили дворовых людей и под предводительством Федота Михайловича Веригина отправились за реку Каму прикрывать границы Казанской губернии. «Хотели было, – писал Платон Любарский
[604], – созвать охотников из конфедератов, но, известись, что они в Оренбурге неверность оказали, оставили их в покое». Взамен того приказано было уничтожить некоторые не особенно важные посты и возвратить нижних чинов, отправленных для приема и препровождения рекрут, причем находившиеся в Кунгуре и Хлынове должны были следовать в Казань, а из Пензы – в Симбирск
[605].
Все эти меры лишь в слабой степени обеспечивали границы Казанской губернии, в особенности потому, что, но получавшимся ежедневно сведениям, сельское население в большинстве сочувствовало самозванцу.
«Удивления достойно, – писал Брандт
[606], – что сей злодей такую на себя, как говорят, важность принял, что куда в крепость ни придет, всегда к несмысленной черни оказывает свое сожаление, якобы и подлинно государь о своих подданных, что он ничего доныне не знал, в каком они утеснении и бедности находятся. Теми своими льстивыми словами и обнадеживаниями и уловляет глупых сих людей. Почему, по легкомыслию подлого народа, если он скоро не истребится и ворвется в Казанскую губернию, не безопасно есть. И хотя он угрожает, что пойдет к Казани
[607], однако ж, мнится, что он не оставит степи, и, конечно, будет, защищаясь с одной только стороны, стараться перейти через Волгу около Самары и пробраться к Дону в рассуждении том, что когда еще он, по поимке в Малыковке, содержался здесь под караулом, то допросом показывал, что недоброхотствующим яицким казакам говорил: если они согласятся идти на Дон, то для них приготовлены там и деньги
[608]. Посему я теперь все силы напрягаю рассеянные батальоны и разные команды, елико можно, собрать, также дворян, с их людьми вооружи, приготовить: казанских у Камы, а симбирских у Волги, дабы не перепустить чрез них и наблюдать, в которую сторону кинется, и туды все силы обратить. Весьма предосудительно, что такой великий город, какой есть Казань, да и почти в самой Азии, где всегда должно быть в осторожности и другим прилежащим частям, в случае каких злодейских предприятий, вспоможение делать, а не имеет не только довольно военных людей, по самого нужного оружия и артиллерии, ибо когда потребовал ее, то в здешнем цейхгаузе нашел не больше двух единорогов, да и те посылаю к Миллеру, а еще осталось четыре пушки, но почти к употреблению негодные, которые также велел приготовить».
Что касается ручного огнестрельного оружия, то во всей Казани нашлись годных 143 ружья и 100 пар пистолетов, да и те принадлежали Московскому легиону. Отправив это оружие также в распоряжение генерала Миллера, казанский губернатор собрал все негодное оружие, хранившееся в складах, призвал к себе городских слесарей и приказал им исправить что было можно. По мере исправления ружья и пистолеты отправлялись партиями в Кичуй, но их было слишком мало, и потому генерал фон Брандт просил главнокомандующего в Москве князя М.Н. Волконского прислать ему оружие и войска, так как бывших в его распоряжении считал недостаточными для усмирения края и захвата самозванца.
Получив эту просьбу в шестом часу пополудни 8 октября, князь Волконский оценил вполне положение дел и, опасаясь, чтобы «пламя не вышло», на другой же день отправил в Казань 300 человек Томского полка с одним орудием
[609]. Приказав им следовать на ямских подводах, Волконский сообщил об этом президенту Военной коллегии, графу З.Г. Чернышеву, и высказал мнение о необходимости потушить волнение как можно скорее
[610].
Письмо московского главнокомандующего было получено в Петербурге в ночь на 14 октября, а вслед за тем были получены рапорты оренбургского и казанского губернаторов и тотчас же представлены императрице
[611]. Известие о появлении самозванца и его успехах было совершенно неожиданно для столицы и значительно усиливало затруднительность положения, в котором находились правительство и сама императрица.
