Светохудожник включила освещение над мужской половиной, и через несколько секунд на сцене появился Глеб, а я, как и полагалось по сценарию, вальяжно развалился на диване.
Репетиция уже шла полным ходом, когда в зале незаметно появился Егор. Подойдя к начальнику, он протянул ему бумажный стаканчик, при этом наклонился и что-то сказал на ухо, затем так же незаметно удалился.
До чего же скучно быть актёром. Не понимаю, зачем по несколько раз повторять одни и те же движения, диалоги и монологи.
Режиссёр сидел на кресле, закинув ступню одной ноги на колено другой, и потягивал напиток из стаканчика. Честное слово, у меня сложилось такое впечатление, будто Павел Сергеевич над нами издевался. То ему не нравилось, как Глеб посмотрел на имитацию звёздного неба, которое выглядело как тёмный потолок со светящимися белыми лампочками, то фразу актёр сказал не так, как ему хотелось. Он тут же оборвал монолог и закричал: «Глеб, я тебе не верю! Не чувствую твоих эмоций, где они? Ты сегодня как овощ на грядке!»
В тот момент я посмотрел на актёра: вроде выглядел как обычно, и чего на него кричат? Потом режиссёру не понравилось, как я потёрся о ноги сценического хозяина. Я так и не понял, в чём была его претензия, делал же всё, как делаю всегда.
– Сократ, ты разучился мурлыкать? – спросил режиссёр. – Несмотря на то что твой хозяин груб и плохо с тобой обращается, ты всё равно его любишь. Покажи свою привязанность к нему, как это делают коты.
Это что же, получается, я должен изображать любовь к человеку, которого не люблю? Да как такое возможно? Это же обман чистой воды.
Павел вновь обратился ко мне, будто услышав мои мысли:
– Кот, я понимаю, это не твой настоящий хозяин, ты не любишь его, но мы в театре, здесь нужно играть. Изобрази любовь понарошку, примерь на себя образ своего героя. Одного внешнего сходства с ним мало, ещё надо перенять его привычки и черты характера. Понимаешь, чего я хочу от тебя?
– Мяу, – подтвердил я.
Конечно, понимаю, не глупый кот. Оказывается, я должен влезть в шкуру несуществующего кота. Ох и незавидная актёрская доля… Хорошо, когда играешь положительного героя, а если какого-нибудь негодяя? Тогда как быть? Переступать через свое «я» и изображать того персонажа, которого хочет видеть режиссёр.
– Вот и замечательно, – кивнул Павел. – Давайте ещё разок прогоним эту сцену.
Слово «разок» в понимании Павла Сергеевича означало ещё с десяток раз. Мы продолжали вновь и вновь играть одну и ту же сцену, в которой Глеб в задумчивости гуляет под звёздным небом, при этом произносит грустный монолог, а я лавирую между его ног, трусь о них и громко мурчу, изображая любовь к своему сценическому хозяину.
Честное слово, в тот момент я почувствовал себя дрессированным котом. Помню, как-то смотрел по телевизору передачу про театр Куклачёва, так вот в ней мои соплеменники точно так же ходили между ног у улыбчивого седого мужчины. Раньше мне казалось, нет ничего сложного в профессии актёра. Вышел на сцену, сказал фразу-другую, исполнил пару действий и будь здоров. При этом ещё сорвал зрительские аплодисменты и кучу цветов от поклонников. Побывав на репетициях в качестве актёра, я понял: для того чтобы выйти на сцену перед зрителями, нужно получить одобрение режиссёра, а для этого необходимо из шкуры вон вылезти, станцевать польку-бабочку на кончиках задних лап.
– Глеб, отлично. Эту сцену утверждаю, – наконец сказал Павел Сергеевич и, стукнув ладонью по подлокотнику, добавил: – Сократ, ты – красавец.
Услышав его слова, я облегчённо вздохнул. Как же я обрадовался, когда над нашей «квартирой» свет погас и включился над женской половиной. Теперь Ирме и Хичкоку предстояло пройти все круги театрального ада. Пока режиссёр будет выжимать из них соки, у меня появится возможность немного вздремнуть. Чувствую, с этой актёрской работой совсем расшатаю нервную систему, постоянный недосып плохо сказывается на кошачьем здоровье.
Пока я отдыхал, краем глаза всё же наблюдал за игрой Хичкока. Хотя это сложно назвать игрой, ему не нужно было изображать любовь, он и без того любил свою хозяйку. После того как актриса раз пять произнесла монолог, Павел Сергеевич наконец-то его утвердил. Когда начались совместные сцены Ирмы и Глеба, пёс растянулся перед кроватью, положив голову на лапы. По тому как он закатил глаза, я понял, что бигль тоже порядком устал. Хм, тоже мне гончий! Это тебе не в лесу за зайцем гоняться.
Пока мы отдыхали, актёры произносили бесконечные диалоги, которые почему-то никак не нравились режиссёру. На мой взгляд, диалоги как диалоги, но он, видите ли, не чувствовал горячности Глеба, а Ирма недостаточно проявляла пылкости. Все эти разговоры так утомили меня, что я уже не мог дождаться окончания репетиции.
– Зверьё, теперь ваша очередь, – громко произнёс Павел Сергеевич, заставив меня встрепенуться. – Вы разыгрываете сцену встречи в подъезде. Сократ, ты изображаешь злобного кота и кидаешься на Хичкока. Пёс, ты жалобно скулишь и прячешься за ногу хозяйки.
Признаюсь честно, сначала мне тяжело давался этот эпизод, поскольку мы с Хичкоком уже успели подружиться. Но стоило лишь вспомнить встречу с бродячими собаками, когда я сбежал от композитора Леонида Исаевича
[24], и всё пошло как по маслу. Я прямо-таки вжился в образ своего героя, выгнул спину, распушил хвост и зашипел, точно Змей Горыныч. Бигль не на шутку испугался, он и правда прижался к ноге Ирмы и крикнул: «Эй, Сократ, полегче, ещё не хватало, чтобы ты мне нос поцарапал».
– Браво, – воскликнул режиссёр и захлопал в ладоши. – Звери, да вы гениальные актёры. Очень убедительно сыграли. У меня не было ни капли сомнения, что вы – заклятые враги.
Незаметно репетиция подошла к концу, и Павел Сергеевич объявил:
– На сегодня всё. Пока наряжают ёлку, у вас есть время отдохнуть. Вечером начнём подготовку к новогоднему представлению.
Признаюсь честно, к концу прогона я был выжат как лимон. Казалось бы, от чего? От привычных действий, но совершённых миллион раз. Ох и нелёгкая актёрская работа, уж лучше всю жизнь провести в космосе.
Глава 10
В фойе театра вовсю кипела работа. Рабочие соорудили посреди зала круглый пьедестал, напоминающий сцену в центре которого стояла огромная ёлка. Рядом с ней я чувствовал себя ничтожной букашкой. Когда Тарантино рассказывал, как он свободно расхаживал по её веткам, я решил, что кот привирает. Ведь даже представить не мог, что она может быть такой большой. По ней не то что ходить, на ней запросто можно жить. Её даже ёлкой язык не поворачивается назвать, это целая ель! Такую захочешь повалить – не повалишь, не то что маленькое деревце, которое ставили мои родственники в нашем доме. Стоило только рядом с ним пройти, как оно тут же заваливалось на бок. Вы бы слышали, сколько потом неприятных слов сыпалось в мой адрес.
– Сократ, гад ты такой, неужели ты не можешь ходить мимо ёлки и не трогать её? – ругалась Татьяна Михайловна.
