– Клянусь собачьей честью, от меня заяц не уйдёт, – воскликнул гончий и важно заявил: – Да и рысь мне не страшна, я очень быстро бегаю.
Эти «режиссёры» – что английский, что американский – два сапога пара, оба жуткие хвастунишки.
– В театре мне раздолье, – продолжил Хичкок, – здесь большое пространство, длинные коридоры. А в доме и поиграть толком негде, двор у нас небольшой, да плюс ко всему цветы везде растут. Ирма страшно ругается, когда я ямы рою на клумбах. Так шумит, будто случилась вселенская катастрофа. Не пойму, неужели ей дороже какие-то вонючие цветы, а не я? – Он недоумённо посмотрел на меня.
Я сразу вспомнил Пуху. У той тоже вечные проблемы с газонами, её колбасой не корми – только дай ямки порыть. Чего уж греха таить, коты тоже любят покопаться в земле, но мы, в отличие от собак, не роем котлованы и не портим цветы, за исключением комнатных.
– В нашей семье такая же история. С нами живёт собака по кличке Пуха, так вот она не только туннели прокладывает на газонах, она ещё и кусты все обгрызла. Даже деревья объедает. Хозяйка раньше тоже сажала цветы, а потом перестала, – рассказал я.
– Ты знаешь, а я даже рад, что живу в театре. Хоть здесь и негде ямки рыть, зато есть где побегать, – сказал пёс, – плохо только, что Луку редко вижу. Но ничего, теперь Ирма будет его приводить сюда, ещё наиграемся, – по-собачьи улыбнулся Хичкок. В этот момент из-под потолка раздалась незатейливая мелодия, он задрал голову вверх и сообщил: – Третий звонок прозвенел, зрители уже все в зале, так что смело можно гулять.
– Пошли, – поддержал я.
Честно сказать, мне не терпелось посмотреть спектакль, тем более я никогда прежде не был в театре.
– Нужно прошмыгнуть мимо Антонины Степановны, чтобы она нас не заметила, а то будет ругаться, – тихо сказал гончий и, пригнувшись к полу, стал пробираться к двери. – Понимаешь, нам не разрешают во время спектакля по театру бродить. Сотрудники считают, что мы отвлекаем зрителя.
Он кивнул, призывая следовать за ним. По-пластунски, окольными путями, прячась за вешалками, мы пробирались к небольшой дверце в конце стойки. И со стороны наверняка походили на двух крадущихся на полусогнутых лапах воришек. Оказавшись перед нашей целью, пёс толкнул её лапой, и мы оказались в опустевшем фойе. Антонине Степановне и её коллеге явно было не до нас, у стойки всё ещё толпились припозднившиеся зрители. На ходу приглаживая волосы и поправляя одежду они спешили по длинному коридору в сторону открытых массивных дверей. Пока билетёрша проверяла их билеты и объясняла, как найти нужные места, мы ловко проскочили между ног людей и оказались в зале.
– Хорошо, что свет уже выключили, в темноте нас не заметят, – сообщил Хичкок и добавил: – Обычно в середине зала сотрудники оставляют несколько свободных мест для своих друзей, как правило, одно-два так никто и не занимает. Вот оттуда и будем смотреть спектакль. Иди за мной, только не отставай.
Я шёл след вслед за приятелем, удивляясь, как ловко он пробирается под креслами и между ног зрителей, при этом никого не задевая и оставаясь почти незамеченным. Прямо не пёс, а разведчик. Сразу видно, не в первый раз приходит смотреть спектакль.
Таким образом мы оказались в середине зала и примостились под свободными сиденьями. Хичкок – под крайним, что ближе к центральному проходу, а я – под соседним.
– Отсюда ничего не видно, – заметил я.
– Когда начнётся спектакль, мы выйдем в проход и будем смотреть оттуда, – сказал бигль и добавил: – Я всегда так делаю.
Все зрители расселись по своим местам, в тишине то и дело раздавались телефонные звуки, кто-то шелестел обёртками конфет, привлекая моё внимание. Помню, как в детстве я любил с ними играть. Катерина привязывала блестящий фантик к верёвочке, трясла перед моим носом, а я с ума сходил от восторга и готов был часами носиться за ним. В темноте зала нас никто не замечал, да и как можно было заметить, если мы сидели под сиденьями.
Наконец все сладости были съедены, гаджеты смолкли, и в зале на короткое время воцарилась хрупкая тишина, которую тут же нарушили аплодисменты зрителей. Мы хоть и не видели, что происходит, но поняли: на сцене появился человек. Услышав голос, я его узнал: это был светловолосый Кирилл из Кемеровской труппы. Тот, который узнал меня в коридоре театра. Оказывается, он тоже режиссёр. Он представил свой спектакль, попросил отключить мобильные телефоны и скрылся за кулисами.
Я выглянул из-под сиденья и увидел, как тяжёлый занавес бордового цвета плавно разъехался в разные стороны, открывая вид на тёмную, безмолвную сцену.
В этот момент у зрителя в нашем ряду зазвонил мобильный. В абсолютной тишине зала звонок прозвучал как раскат грома. Ну неужели так сложно расстаться с гаджетами хотя бы на эти два часа, пока идёт спектакль? Люди совсем не могут без них жить?
Телефон продолжал заливаться, а его хозяин, казалось, не предпринимал никаких действий. Соседи владельца мобильного не выдержали, стали возмущаться и требовать немедленно выключить неугомонный звонок. Наконец с сиденья поднялся мужчина, извиняясь перед зрителями за причинённые неудобства, начал пробираться на выход в ту сторону, где сидели мы. Не знаю, как так вышло, но, проходя мимо нас, он наступил Хичкоку на лапу, и тот от неожиданности громко гавкнул и ударился головой о сиденье. Упитанная женщина, сидящая рядом с нами, смешно подпрыгнула на кресле и заверещала, как автомобильная сирена: «Чья это собака?! Уберите её немедленно, она же может меня укусить!»
Честно сказать, я тоже вздрогнул, услышав оглушительный лай моего товарища. В тот момент мне показалось, что это не Хичкок подал голос, а зарычала собака Баскервилей. Мне стало жалко приятеля, когда я взглянул на него. Пёс терпел боль, сдерживая себя изо всех сил.
– Ну всё, сейчас нам влетит, – жалобно вскульнул бигль и добавил: – Сиди, не высовывайся.
Испугавшись не на шутку, я весь скукожился и притаился под креслом. Некоторые зрители молчали, казалось, им абсолютно по барабану – сидит собака в зале, ну и пусть себе сидит. Другие же поддержали женщину тоже начали возмущаться и требовать убрать нарушителя спокойствия. В зале включили свет, из своего укрытия я заметил приближающуюся билетёршу. Женщина подняла сиденье, под которым сидел пёс, и, увидев его, возмутилась:
– Хичкок, паразит такой, ты как сюда пробрался? – Она указала рукой на дверь и сказала: – А ну-ка, быстро на выход!
– Да отстаньте от собаки, пусть посмотрит спектакль, – заступился молодой человек.
Он сидел в том же ряду, что и мы, только нас разделял центральный проход. Видимо, это и есть один из друзей сотрудников.
– Ага, а нам что, всю дорогу слушать, как она будет брехать, когда ей что-то не понравится? – продолжала возмущаться «попрыгунья». – Молодой человек, между прочим, театр не для зверей, а для людей.
Понуро опустив голову, Хичкок поплёлся за сотрудницей, а я так и остался незамеченным под креслом.
– Я не в первый раз в театре и знаю этого пса, он вполне адекватный. Видел, как тот товарищ, когда выходил, наступил ему на лапу, вот он и гавкнул. Вы тоже небось не промолчите, если вам наступить на ногу, – заметил парень, обращаясь к недовольной зрительнице.
