Нет, приказывает мне голос у меня в голове. Это слишком рискованно. Может, это она мной манипулирует, а Янн — честный жандарм, которому хитрый убийца подкидывает ложные улики.
— Первым делом, — говорю я, — надо сообщить полицейским на Таити. Сделать это самим, не доверяя больше Янну роль посредника.
— Отличная мысль, но даже если мы им позвоним прямо сейчас, они доберутся не раньше чем через четыре часа. А действовать надо быстро.
Она права во всем, от начала до конца. Но я знаю, что должна остерегаться. Мы идем дальше, раздвигая папоротники, лианы баньянов. И неожиданно для самих себя оказываемся перед тики в короне. Тики красоты, с кольцами на пальцах, серьгами в ушах и ожерельем на шее. Перед тем, кого единодушно назвали тики Мари-Амбр.
Разумеется…
Она останавливается перед каменной статуей, испуганно озирается, проверяя, не следит ли кто за нами, потом торопливо повторяет:
— Надо действовать быстро. Только что По и Моана сказали Танаэ, что прошлой ночью были снаружи, они прятались за сараем и видели, как кто-то ускакал и потом вернулся на второй лошади. Я все слышала, я была в зале Маэва вместе с Элоизой. Они никому не хотели рассказывать об этом, кроме жандарма, и, может быть, уже это сделали.
И я чувствую громадное облегчение. Если в «Опасном солнце» и есть два человека, которым я могу доверять, это По и Моана. Две бесхитростные девочки. Им совершенно незачем врать. Если они видели преступника, он будет разоблачен… а я — окончательно оправдана! Прошлой ночью я была в своей постели. Я никаких лошадей не крала. И вообще я в жизни своей верхом не ездила.
— Это была не я.
— И не я, — отвечает она. — Я тебе верю. Мы должны доверять друг другу. У меня есть все основания тебе доверять. — Она прислоняется к увенчанному короной тики, улыбается мне такой же неживой улыбкой, как эта каменная Мари-Амбр, и прибавляет: — У меня… я хочу кое-что тебе показать.
Тики, немой свидетель отчаянного заговора, по-прежнему за нами наблюдает. Продолжая говорить, она выуживает что-то из кармана шорт.
— Мартину нашли убитой уже больше суток назад, а никакое официальное расследование все еще не начато. Пора открыть глаза, совершенно ясно, что мнимый жандарм и мнимая майорша тянут время. Ты помнишь «Десять негритят»? Виновный притворился мертвым. Так вот, они слегка изменили сценарий, Фарейн делает вид, будто пропала, чтобы нанести удар где захочет и когда захочет. Возможно, все это связано с историей убийцы-татуировщика, Пьер-Ив хотел написать роман об этом деле, и его рукопись мы нашли разбросанной на старом кладбище. Они нам говорят, что Фарейн тогда вела расследование, но вполне может оказаться, что она такая же майорша, как я, и им только того и надо, чтобы никто никогда не докопался до правды. Смотри…
У нее что-то зажато в руке. Она медленно раскрывает ладонь.
— Полчаса назад он был в сумке у Янна. Янн оставил ее в общей комнате, и я… я в ней пошарила.
Я узнаю телефон у нее на ладони. Красный корпус перечеркнут большим белым крестом. Это, вне всяких сомнений, телефон Фарейн.
Мысли теснятся у меня в голове. Предполагается, что майоршу вместе с ее мобильником похитил убийца Пьер-Ива Франсуа, когда она ждала Янна на старом кладбище.
Значит, тот, кто завладел телефоном, и есть преступник.
Это или Янн, или…
— Ты слышала? — Она внезапно застывает на месте и переходит на шепот.
— Что?
— Кто-то дышит совсем рядом, позади тики.
Затаив дыхание, вслушиваюсь в звуки леса. Ничего не слышно. Ничего, кроме призраков в моей голове — призраков, которые зовут на помощь голосом Маймы: «Клем! Мама!»
— Там! — вдруг вопит она.
Я только и успеваю уловить какое-то движение в полумраке и крикнуть:
— Нам надо держаться рядом!
Она в панике срывается с места, бежит в сторону, противоположную «Опасному солнцу», и исчезает за деревьями.
Вот уж чего делать было точно не надо!
Я тоже бегу, но в сторону пансиона. Я должна туда вернуться! Тем хуже, если они все подстроили так, чтобы меня обвинить, я невиновна и успею это доказать.
Ожерелье, которое должно приносить мне счастье, бьется о мою шею.
Мне надо остаться в живых.
Ради Маймы — это последнее, о чем я успеваю подумать, а потом только бегу, продираясь сквозь ветки и листья, которые хлещут меня по лицу и по ногам.
Ради Маймы.
Янн
Элоиза старалась не отставать от Янна, но тот шел слишком быстро. И даже не шел, а почти бежал, раздвигая папоротники и лианы, яростно срубая мачете те, что оказывались у него на дороге, перескакивал с камня на камень, не глядя, куда наступает, не топчет ли петроглиф или священное изображение. Жандарм прокладывал путь, и она следовала за ним, чтобы не потерять его из виду.
Они все слышали выстрел, с тех пор и пяти минут не прошло.
Стреляли в нескольких сотнях метров от пансиона, выше, в лесу.
Все немедленно собрались на террасе. Танаэ вышла из кухни, откуда-то примчались По с Моаной, в зале Элоиза отложила книгу, Майма сняла наушники. Ворвался Янн, все еще с телефоном в руке.
Отсутствовали только Клем и Мари-Амбр.
— Ни один островитянин не охотится так близко к пансиону, — заверила Танаэ.
По и Моана жались к матери.
Янн посмотрел в ту сторону, откуда прозвучал выстрел. По прямой на север.
— Я пойду туда.
Он велел Майме за ним не ходить, оставаться с Танаэ и двумя ее дочками, хотя девочка смотрела на него тревожно и умоляюще.
Танаэ. Перевернутый Эната. Враг.
— Здесь ты будешь в большей безопасности, — тем не менее заверил ее жандарм.
Он вооружился мачете для рубки копры, висевшим в кухне. Элоиза вскочила:
— Я тоже пойду. Никто из нас не должен оставаться один. Никогда.
Янн ничего не ответил, ни да ни нет.
Они ушли.
Янн продолжал ломиться сквозь заросли, он уже добрался до первого тики, того, что в короне и с украшениями, немого одноглазого свидетеля, на которого не стал тратить времени. Выстрел раздался на несколько десятков метров выше, там, где склон становился более пологим, поднимался тремя террасами, следами древнего меаэ, от которого остались только грубые и замшелые вулканические плиты. Там, где стояли оба двадцатипалых тики — тики искусств, поглаживающий перо, и тики смерти, душащий птицу.
Жандарм разрубил последнюю завесу лиан баньяна, отделявшую его от меаэ, и перед ним открылась священная терраса, отвоеванная природой. Темная, сырая, озаренная лишь несколькими лучами, пробившимися сквозь верхний ярус тропического леса, словно прожектора, следовавшие за актерами этого зеленого театра.
