Некоторое время ехали молча.
– А что, дядя Димитр, было ли с тобой так, что ты узрел волю Господню, понял его замысел относительно себя?
– Было… – тихо, с расстановкой ответил Димитр. Спутники с напряжением ждали продолжения. – Но я о том говорить не смею, то великая тайна есть, не хочу суетой и праздным разговором марать то, что я для себя понял и постиг. Простите, не для красного словца, ей-богу! – добавил он, заметив разочарование слушателей. – Господь – это редкий собеседник, и явление его воли – чудо, а о чуде лучше промолчать, чтобы не превратить в пустую болтовню. Только вы не унывайте, – старик тронул свою лошадь, и она двинулась резвее. – Ведь и вам Божья воля явиться может. Надо только уметь понять, увидеть и услышать, и не пропустить в потоке житейской и мирской суеты. Вот ведь не простая задача для человека!
И Димитр потрусил вперед.
– Да… – задумчиво протянул Савва.
Пещера отшельника оказалась мрачной, сырой, да к тому же, чтобы пробраться в нее, надо было немало потрудиться, преодолеть узкую щель и острые камни. Юлия, с трудом протиснувшись в узкий проход, разогнулась и огляделась с разочарованием, но промолчала. Ничего в этом темном и неприкаянном месте не напоминало о великом подвиге души. Савва прошелся, пригибаясь, по пещере взад-вперед, да и потащил жену за руку обратно. Туда, где еще играл светлый день. Долго отрясали с одежды и шляп пыль, траву, кусочки земли.
– Верно, и впрямь святой человек был, коли такой тяжкий крест испытаний на себя наложил, – заметил Савва.
– Там, выше, в горах, еще пещеры есть, там иногда от магометан монахи укрывались подолгу. Даже одно время в самой большой пещере храм был устроен, молебны совершались. Тайный храм, для истинно посвященных. Правда, давно это было, очень давно.
– А нынче что? – спросил Савва, вглядываясь через ветви наверх горы, насколько это было возможно в лесу.
– Что же теперь там может быть, – с улыбкой пожал плечами художник. – Пустота, забвение, как и тут. На такой подвиг нынче мало кто решится. Силу надо иметь необыкновенную и веру!
– Крута ли гора дальше? Можно ли взобраться? – заинтересовался Крупенин.
– Тут нет таких гор, которые бы человек не осилил, – задумчиво произнес Димитр. – Да ты неужто взобраться захотел?
– Отчего нет? Я на горе никогда не был, чтобы на самой вершине. Почему не попробовать? Управлюсь наверх и обратно до темноты? А вы меня тут, под деревьями подождете.
– Кто это мы? – возмутилась жена. – Я тоже полезу с тобой!
– Что ты, Юлия! Опомнись, ты на лошади-то уморилась, а тут пешком, ножками, да в гору. И платье на тебя неподходящее.
– Пустое, Савва! – Юлия решительно поднялась с поваленного бревна, на котором отдыхала. – Я пойду с тобой, не такая я тютя-матютя.
– Вот и славно, – Димитр лукаво зажмурился, как старый кот, – ступайте, дети. А я тут подремлю малость.
– Думаешь, не дойдем? – засмеялся Савва, пристегивая на ремень флягу с водой и навешивая дорожную сумку с провизией.
– Дойдете! Дойдете… до ближайшего куста. Или валуна поперек дороги. Бог в помощь!
Старик засмеялся, накрылся одеждой и пристроился прикорнуть под деревом в ожидании неуемной молодежи. Привязанные неподалеку лошади поняли, что им выпала передышка в пути, и принялись жевать траву.
Крупенины взялись за руки и бодро двинулись наверх. Их подогревала сама мысль о том, что они могут преодолеть себя и неверие Димитра в их силы. Однако через три четверти часа стало понятно, что мудрый старик оказался прав. Нечего тем, кто привык ступать ножками только по тротуару Невского проспекта и паркету квартиры, лезть наверх, без тропы, через колючие кусты, коряги и камни, цепляясь за что попало, скользя ботинками по прошлогодней листве и траве.
Лезть наверх – дело нешуточное. Вдруг замечаешь, что дышать нечем, что сердце оказалось не в груди, а вроде как в горле. В ушах стук и звон. Господи, помилуй, может, и впрямь воротиться? Но Савве было стыдно признаться жене в своих сомнениях, а та из упрямства и гордости молчала и, закусив губу, упорно лезла следом за мужем.
Зачем лезем? Что такое приспичило узреть? Ан нет, вступило, словно сила какая поволокла наверх!
Часа два лезли. Сил уже не оставалось никаких, передышки стали все чаще, головы гудят. Лица красные, все тело потное, руки грязные. Что за развлечение! А вершины все нет и нет.
Но что это, вроде как едва заметная тропка вьется? Или просто ручей бежал и высох? Что за звук? Точно лай собачий? Верно, мерещится от усталости. Какая такая собака на вершине горы! Коли тут и Марс, и Орфей, так, может, и пес Цербер? Нет, точно, звонкий лай! Несчастная, кто же тебя сюда затащил и бросил погибать?
Супруги остановились в недоумении, удерживаясь за стволы деревьев, чтобы не упасть, так крута стала гора.
– Ты слышала лай?
– Да, мне показалось.
– Стало быть, мне не померещилось. И вроде как тропа, тебе не кажется?
Крупенины посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, двинулись по неведомому пути. Через некоторое время стена деревьев раздвинулась, посветлело. Нога ступила на деревянные ступеньки с перилами, сработанные грубо, но надежно. Ухватившись за неожиданную помощь, задыхаясь, из последних сил Крупенины вырвались из объятий густого леса и оказались на небольшой каменной площадке, обнесенной деревянной оградой. Площадка эта не была вершиной горы, та уходила еще выше, но как бы притулилась сбоку, укромно. В теле скалы виднелись несколько пещер. Вход одной был завешен большой тряпкой, истерзанной ветрами и дождями. И прежде чем ошеломленные путники сделали шаг вперед, им под ноги с заливистым лаем бросилась собака, молодая, крепкая, темно-рыжая, с острыми ушами и большими черными глазами. Она лаяла, прыгала, но никак не обозначала своего желания укусить незваных гостей, скорее лай ее носил приветственный характер. И что совершенно смутило Крупениных, пес не производил впечатления голодной несчастной животины, брошенной злодеями на произвол судьбы помирать в горах.
– Славная, славная собачка, – ласково проворковала Юлия и чуть протянула собаке руку.
Пес тотчас же принял знак дружбы и ринулся на незнакомку всеми лапами, припадая к ее ногам и одежде.
– Ну, платью все равно пропадать, – Юлия пыталась унять пса, который скакал и жаждал общения.
– Момчето! (Мальчик!) – раздался вдруг строгий голос.
Юлия оторвала взгляд от пса и замерла. Посреди площадки стояла высокая худая фигура в темной, выношенной и потрепанной рясе.
Савва поспешно поклонился и быстро заговорил по-болгарски:
– Сударь, не извольте сердиться за наше непрошеное вторжение. Излишнее любопытство, разумеется, порок. Но поверьте, мы любопытствовали исключительно на предмет природных красот, никоим образом не предполагая нарушить чей-либо покой или уединение. Ежели бы мы знали, что вы тут… – он запнулся, не зная, как выразиться, – что вы тут пребываете в отшельничестве, как я полагаю, мы бы не посмели ступить сюда ни ногой. Простите нас, мы тотчас же удаляемся!
