– Отчего же? Я прожил долгую жизнь, я хорошо знаю женскую природу и натуру Юлии. Да, она подвержена всяким несуразным на первый взгляд идеям. Но они происходят от ее творческой натуры и напрямую зависят от ее писательской деятельности. И я, как издатель, должен это обстоятельство учитывать.
– Коммерческий успех ее романов, прибыли вашего издательства, с одной стороны, и устройство счастливой семейной жизни дочери – с другой! Рискованно! – заметил Савва Нилович.
Наступила пауза. Собеседники похлебывали чай.
Иноземцев ждал. Он очень обрадовался, когда увидел на пороге своего кабинета Крупенина. То, что Юлия отказала ему с первого раза, не имело никакого значения. Имело значение его состояние, его трепетная и страстная любовь к Юлии и ответ на вопрос, насколько далеко готова распространиться его щедрость во имя любви. В последнее время дела издательства шли не очень бойко. Раиса Федоровна из года в год все уменьшала размеры вспомоществования, и надо было искать новые источники для процветания. Может, из Крупенина выйдет новая «Раиса Федоровна»?
– «Словеса» – хороший, полезный журнал. Он не должен исчезнуть, утонуть в омуте пошлости и бездарности. Я понимаю ваше беспокойство и готов посодействовать, – Крупенин написал на листке бумаги цифру и пододвинул листок Иноземцеву.
– Я знал, что вы образованный человек и судьба литературы и народного просвещения не оставляет вас равнодушным, – страстно проговорил Соломон Евсеевич, с удовольствием поглаживая листок.
– Я также готов содействовать выходу нового романа Юлии Соломоновны, в роскошном переплете, с красочными иллюстрациями, словом, что сочтете нужным, без ограничения. Читатель должен получить истинное наслаждение от последнего шедевра! Счета пошлете мне.
– Какое великодушие! Какой щедрый подарок Юлии! Нет, батенька, вы не обманете нас! Вы ведь почитываете ее, и вам нравится! – Иноземцев игриво погрозил собеседнику пальцем. – Теперь она пишет новый роман, называется «Зингибер и Глицирриза». Я печатаю его главами у себя в журнале. Читатели рвут на части журнал! Требуют поскорее, чтобы вышла книжка целиком! Это воистину шедевр, полагаю, лучшая ее вещь. Цельная, яркая, полная красок, страсти. А язык, какой метафоричный, образный язык, точно песня. Музыка! – захлебывался восторгом Иноземцев. – Вы читали, надеюсь?
– Да, я читал, прелестная вещь. Она достойна роскошного издания. – Крупенин поднялся, разговор подходил к концу. – Одно неприятно, Юлия Соломоновна очень подвержена нелепым мыслям, которые ей мешают быть счастливой. Я не о своем предложении сейчас говорю, я вообще рассуждаю. Мне кажется, господин Перфильев тут сыграл немалую роль. Однако это не мое дело. У вас к нему почти родственное отношение. Но все же: не помешает ли это дальнейшему развитию Юлии как писательницы? Неужто она без поводыря и шагу не может ступить?
– Полно, не смешите меня, – Иноземцев даже чуть похлопал гостя по плечу. – Юлия гениальна! Ей не нужны помочи. Эмиль – это так, блажь, игрушка. Не более того. Она вполне самостоятельна в своем творчестве! Но вы правы, он почти член нашей семьи. Как, впрочем, и его сестра! – и Соломон Евсеевич заговорщически подмигнул Крупенину. Тот широко улыбнулся в ответ и откланялся.
Садясь в экипаж, он пытался вспомнить, как назывался новый роман Юлии? Какие-то заковыристые имена в заглавии!
Глубокий сон обуревал Эмиля Эмильевича, изнуренного накануне бдением над Юлиными рукописями. Надо было срочно править очередную главу «Зингибера и Глицирризы», чтобы поместить ее в новом номере «Словес». Как назло, главы оказались пространными, и Эмиль совершенно уморился. Долго не мог заснуть, пил горячее молоко с медом, чтобы нагнать сон, но тот пришел к нему только под утро. Зато такой глубокий и тяжкий! Ему грезилась и Юлия, и ее герои вперемежку, и еще кто-то отчаянно зачем-то его тряс, ожесточенно, с криком:
– Да проснись же ты, наконец! Что же такое, точно умер! – и капли холодной воды на лицо вырвали Перфильева из сонного морока.
С изумлением он уставился на Фаину и Юлию, которые отчего-то находились в его спальне. Лица у обеих были встревоженные и хмурые.
– Уж не пил ли ты вина на ночь? – сердито прошипела сестра. – Отчего тебя не добудиться?
– Я много работал, устал, вот и заснул крепко. Да что стряслось-то? – Эмиль натянул одеяло к подбородку, словно закрываясь от грядущих неприятностей.
– Не творил ли ты, любезный друг Эмиль Эмильевич, нечто подобное этому своему произведению? – зло сказала Юлия и швырнула Эмилю на живот экземпляр журнала, который считался вечным соперником «Словесам».
– Что это? – Эмиль на всякий случай отодвинул его пальцем.
– Ты и смотреть не хочешь, – ухмыльнулась Юлия, – разумеется. Ведь ты знаешь, какую гадость сам и написал.
– Я написал? Что я написал?
– Не притворяйся, Эмиль, кроме тебя, никто не мог этого написать, просто потому, что никто не мог знать таких подробностей моей кухни.
– Я ничего не писал, Юлия. Не понимаю, о чем идет речь! – возопил Эмиль и выскочил из постели.
Юлия отвернулась с отвращением на лице и двинулась прочь из спальни. Фаина устремилась следом, бросив через плечо:
– Как ты глуп! Глуп и недальновиден! Знать тебя не желаю, пропадай пропадом, не показывайся на глаза!
– Господи, да что же это такое! Что за напасть!
И Эмиль Эмильевич лихорадочно стал перелистывать журнал, принесенный женщинами. Долго искать не пришлось. Вот оно! Статья некого критика Кровожадникова о творчестве писательницы Иноземцевой. Господи, кто такой Кровожадников? Откуда взялся?
Но по мере того как Перфильев читал, он понял, что Кровождаников вышел… точно из него, Эмиля! Его слова, его мысли, а главное, его участие в создании Юлиных романов. Все описано досконально, разобрано по полочкам, высмеяно. И представлено так, словно она, Юлия, глупая бесталанная марионетка. А подлинный создатель шедевров он, Перфильев. Собственной персоной!
У Эмиля все тело покрылось поˆтом, он затрясся. Кто мог это написать? Сама Юлия? Но зачем ей губить себя? Зачем выставлять в нелепом свете? Крупенин? Но он не столь изыскан в слоге, и он многого не знает, разве что Юлия сама понарассказывала ему. Фаина? Та и двух слов не свяжет. Сам Иноземцев? Так это зарезать курицу, несущую золотые яйца. Кто же этот всезнающий Кровожадников и откуда он взялся на несчастную голову Перфильева? Но каков слог, как хорошо и умно написано! Небесталанный человек!
Эмиль застонал и судорожно продолжал читать. То, что он узрел дальше, и вообще вогнало его в оторопь. Язвительно и остроумно таинственный Кровожадников поведал читателю, как его водят за нос модные писательницы. Вот, к примеру, название последнего романа «Зингибер и Глицирриза». Необычайные, яркие имена героев относят мысли читателей в романтическую рыцарскую эпоху, где и развивается сюжет. Герои романа, их имена стали уже столь популярны, что влюбленные зовут ими друг друга. Печатают открытки с изображением оных, в лавках появились фарфоровые статуэтки, искусно представляющие героев популярного романа. И что же, как выясняется, автор, госпожа Иноземцева, долго мучила свою фантазию и никак не могла сочинить эдаких необычных и ярких имен. И вдруг ее усталый взор упал на пузырек со снадобьем от кашля, который был прописан восточным эскулапом, практикующим в столице, кому-то из членов ее семьи. На пузырьке была наклеена бумажка с перечнем трав, из коих снадобье было изготовлено. Писательница пробежала его глазами и радостно захлопала в ладоши. Вот вам на латыни «Зингибер оффицинале» и «Глицирриза глабра». Решение найдено!
