Брат . Зачем же?
Чужестранец . Она живет во Франции. Видите ли, там ее дом. А император повздорил с кайзером. Теперь императора больше нет, напротив, кайзер стал императором, но все же ей стало здесь неуютно. Всегда и повсюду нормальным людям приходится страдать от великих.
Брат . В особенности, когда великие малы.
Чужестранец . И вот после Лейхвальдских долин я поселился на Монмартре. А это все равно что однажды переехать из монастыря в Содом.
Брат . Стало быть, вы ей вполне послушны? Она замужем?
Чужестранец . У нее благородный, старый и снисходительный муж. Мы ладим. Я к нему привязался.
Брат . Как мило! А она молода?
Чужестранец . Теперь уже нет. Но это, поверьте, не имеет никакого значения. Я ревную ее все так же отчаянно, как десять и двадцать лет назад.
Брат . К мужу?
Чужестранец . Кто же ревнует к мужу? Но ведь приходится жить и врозь. Однажды наша разлука длилась по ряду причин целых шесть лет. Когда наконец я приехал во Францию, я нашел ее увлеченной художником, который писал ее портрет. Потом у нее родился сын. И долго терзал я себя сомненьем, кто его истинный отец.
Брат . И где же теперь господин портретист?
Чужестранец . Его уже нет. Он скоро умер.
Брат . Скажите, когда его не стало, почувствовали вы облегченье?
Чужестранец . Вы удивитесь, скорее – грусть. Конечно, то было тяжкое время, и все же я жил тогда полной жизнью.
Брат . Именно так! Именно так! Я лишь сегодня сказал сестре, что ревность – благородное чувство.
Чужестранец . Возможно. Однако был еще доктор. К слову сказать, ваш соотечественник. И мне еще раз пришлось отведать этого благородного зелья.
Брат . Ваша избранница столь хороша?
Чужестранец . Не знаю. Она худа и смугла. Кто-то сказал о ней: сажа да кости. Но для меня она сокрушительна. Как видите, я не столь опасен.
Брат . Любящий не бывает опасен. Опасным может быть лишь любимый. Впрочем, я совершенно уверен, что вы им были, и не однажды. А в этом случае вам досталась нежданная, непривычная роль.
Чужестранец . «В этом случае»? Благодарю покорно. Этот случай и есть вся моя жизнь.
Брат . Решительно убежден – не вся. И все-таки хотел бы понять причину подобного постоянства.
Чужестранец . И я бы хотел. В любви много мистики. Быть может, в глазах любимой женщины есть нечто сверхчувственное. Бог весть. Перо свое я посвятил русским девушкам, а насмерть полюбил – иноземку.
Брат . Мистика? Увертка, уловка! Стоит ощутить свою слабость, и сразу же является мистика. Будьте честны с самим собой. Любовь – неизменно капитуляция. Вы полюбили? Вы подчинились.
Чужестранец . Но разве же нет взаимной любви?
Брат . А разве палач не любит жертвы? Меж ними всегда возникает связь.
Чужестранец . Вот вам вполне мистический взгляд.
Брат . Софизмы, сударь, одни софизмы. Поверьте, все имеет начало. Есть некое давнее обстоятельство, возможно, стечение обстоятельств, когда-то побудившее вас искать этой встречи, этого рабства. Вас, почитателя смирных барышень! Скажите, случился ли в вашей молодости друг или недруг – это неважно, – который вызывал вашу зависть?
Чужестранец . Бог уберег от подобной пытки. Я никому никогда не завидовал.
Брат . Допустим. Вы слишком горды для этого. Ну что же, определим иначе. Не зависть, а восхищение с болью. Хотелось походить на кого-то, но это было недостижимо.
Чужестранец . В молодости? Да нет, пожалуй. В отрочестве. На моего отца.
Брат . Вот как? Неожиданный выбор. Обычно к родителям мы лишь снисходим.
Чужестранец . Ах, сударь, не тот это был человек, на коего можно взглянуть сверху вниз. Загадочен, холоден и прекрасен. Право, в нем было нечто магическое. И властное.
Брат . Продолжайте, я слушаю.
Чужестранец . Я был влюблен безнадежно в девушку несколькими годами старше. И вот случайно я стал свидетелем, как он ударил ее хлыстом.
Брат . Остановитесь. Вы – все придумали. Но все равно это восхитительно.
Чужестранец . Нет, друг мой, это нельзя придумать.
Брат . Во всяком случае, вот ответ! Вы с детства были обречены сопоставлять себя с вашим идолом. И вы ощущали себя в ловушке. Стать как отец вы не могли, а быть собою вы не хотели. Лишь дама, которой вы ныне служите, впервые позволила вам совместить и подчиненье и обладанье. А в благодарность вы ей верны.
Чужестранец . Что ж… Откровенность за откровенность.
Брат . Но эта история с хлыстом… Вы записали ее?
Чужестранец . Разумеется.
Брат . Поистине кто-то нас с вами проклял. Там, где другие живут, мы пишем.
Чужестранец . Возможно, это не худший выход. Когда я пишу, я независим. Россия строга – пой, как ей хочется! Но я не всегда ей могу отозваться.
Брат . Хоть здесь тверды. Вы слишком учтивы для этой вашей медвежьей стати. Бархат не к лицу великану. Даме из Франции вы уступили, смирные барышни столь нежны, что ваше отменное воспитание не разрешает вам быть с ними грубым. Хотя ваш родитель вам и открыл, что это серьезная ваша ошибка. Но вы не пойдете против натуры, а сила должна найти исход. Стало быть, остаются плебейки.
Чужестранец . Однако…
Брат . Вы не решитесь солгать мне, что я ошибся, – не зря же, сударь, вы заподозрили меня в том, что я, как и вы, отвожу с ними душу. Румяные, крепкие, аппетитные! И все мечтают вам угодить! Признайтесь, много у вас бастардов?
Чужестранец . Одна только дочь.
Брат . О, вы осмотрительны! Неважно. Я все равно угадал. У вас демократический вкус.
Чужестранец . И демократические ляжки. Так мне сказал один писатель.
Брат . Он прав. И ляжки, и ваши ладони, громадные, точно две лопаты, и ваши плечи, и грудь, и спина – все ваши стати красноречивы. Очень возможно, что все эти пташки любят вас не из одной корысти.
Чужестранец . Сударь, почему бы и нет? Поверьте, это славные женщины. Разве вы сами не демократ? Мне кажется, да нет, я уверен – вы не должны любить сословность.
Брат . Об этом вздоре я и не думаю, но быть демократом я не могу. Я не умею быть частью целого, я сам являю некую цельность. Кроме того, демократ обязан без устали льстить слепому чудовищу, которое вы зовете народом, а я бы назвал необъемной толпой. Толпа обожает комплименты, и потому любой мошенник, который смекнет похвалить эту дуру за светлый ум, воспеть эту девку за чистоту, найти в этой стерве вечные залежи добра, ей будет милее и желанней всех Сократов, всех Катонов и Брутов. Увольте, это не для меня. Я уж не говорю о том, что демократия и красота решительно исключают друг друга. Само собой, я никак не касаюсь ваших народолюбивых утех.
