– В сущности, логичное контрпредложение. У вас с ней может получиться интересная п-пара.
– Я, конечно, не стану убивать господина, – объяснил Маса испуганной госпоже. – Я просто скажу, что убил его. Пусть эта маленькая ложь останется на моей совести.
– Маленькая? – оскорбился Фандорин.
Лунъюй-тайхо и Цыси-тайхо
А Мона-сан пролепетала:
– Она на слово не поверит!
– Мне – поверит. Я буду очень убедителен. Только отпустите меня, господин, без горечи. И пожелайте счастья.
Просьба была произнесена чувствительно, сквозь слезы, которых Маса нисколько не стеснялся, ибо еще много веков назад сказано:
Роса на листьях
Жесткого репейника.
Слёзы воина.
Но господин, вместо того чтоб растрогаться и обнять старого друга, рассеянно спросил:
– А какой императрице она служила – Цыси-тайхо или Лунъюй-тайхо?
– Я не спрашивал. Какая разница? Шуша сказала, что покинула службу восемь лет назад.
– Значит, императрице Лунъюй, потому что Цыси умерла в девятьсот восьмом. Понятно.
– Что вам понятно? Вы тянете время, потому что не хотите меня отпускать! – рассердился Маса. – Вы не ответили на мой вопрос!
– Конечно, иди. Я тоже желаю тебе с-счастья.
И отвернулся – несомненно, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза. Зато Мона-сан обняла Масу и нежно молвила:
– Я очень за вас волнуюсь. И мне ужасно хочется увидеть женщину, которая так на вас подействовала.
– Пока нельзя. Сначала мне нужно ее перевоспитать… – Он понизил голос – не хотел, чтоб услышал господин, но Моне-сан можно было это сказать. – Мне уже слишком много лет, чтобы потратить их на завоевание Китая. И на что мне Китай? Я хочу быть счастлив в любви, как счастливы вы и господин. Со мной Шуша изменится. Может быть, у нас тоже родится ребенок. Она ведь еще молодая, ей только тридцать три года. Любовь и материнство делают чудеса. И когда это произойдет, мы разыщем вас. И снова будем рядом.
Мона-сан всхлипнула. Он тоже плакал, вытирая щеки рукавом.
К назначенному месту Маса шел порхающим шагом, в груди трепыхала крылышками разноцветная бабочка. Это и есть любовь, думал он. Вот, оказывается, какая она. Совсем иная, чем я воображал.
Шуша велела идти от товарной станции вдоль ржавых рельсов заброшенной железнодорожной ветки до будки обходчика.
Вот и маленький облупленный домик с зияющей дырой окна. До будки оставалось метров пятьдесят, когда Маса увидел Шушу. Она сидела под кустом на корточках, дымя своим длинным мундштуком.
Придав лицу выражение суровости, потому что с женщиной следует быть сдержанным, Маса остановился.
– Я исполнил обещание. Исполнила ли свое ты?
Она поднялась на ноги. Уголки рта едва заметно раздвинулись. Шуша улыбалась!
– Я отведу тебя к Зае-тунчжи и делай с ним что хочешь. Но сначала я должна убедиться.
– В будущем, когда ты лучше меня узнаешь, ты научишься верить мне на слово, – строго сказал Маса. – Вот, смотри.
Он снял заплечный мешок, распустил тесемку.
– Это голова моего лаода. Я очень любил его, но тебя я люблю больше.
Шуша заглянула.
– Настоящий цзюнцзы. Красив даже в смерти.
Растянула губы еще шире – это, вероятно, был уже заливистый хохот – и шлепнула Масу открытой ладонью по макушке, вроде бы несильно, но он опрокинулся навзничь. В ушах звенело, перед глазами вертелись радужные круги.
– А ты – настоящий бэндань. Прощай, ты меня очень повеселил своим смешным китайским и своей глупостью.
Она бросила папиросу, сунула в рот иголку, подняла мундштук.
Маса мог бы откатиться в сторону, потому что удар сбил его с ног, но не оглушил. Однако не захотелось. Зачем нужна жизнь, если она с тобой так обходится?
– Сука, – сказал он Шуше по-русски. Времени сочинить предсмертное хокку все равно не было.
Трубка издала не плюющий звук, а оглушительно грохнула. У китаянки точно посередине лба появился черный кружок, голова резко откинулась, тело свалилось в траву.
Маса изумленно сел.
Вдоль рельсов шел господин с дымящимся револьвером в руке.
– Ты совсем расклеился, – укоризненно сказал он. – Даже не заметил, что я за тобой иду. Стыдно.
А Маса нисколько не обрадовался. Он закрыл лицо ладонями и затрясся от рыданий.
– Она меня не любила, я ошибся… Но я… я полюбил ее. Я думал, мы будем вместе. Как вы с госпожой… Я думал, у нас тоже родится ребенок. Думал, пускай у вас девочка, а у нас мальчик, и когда они вырастут…
Не мог продолжать. Рвалось сердце.
Господин взял плачущего за шиворот, грубо подволок к трупу.
– Ну, дети-то навряд ли.
– Что вы делаете?! – в ужасе закричал Маса, видя, что Фандорин стаскивает с убитой штаны.
– Полюбуйся. Это никакая не женщина. Твоя Шуша – евнух.
Маса смотрел на оголенное место, хлопал глазами.
– Когда я вычислил, что твоя избранница служила в охране императрицы Лунъюй, сразу это понял. Если бы речь шла про Цыси – иное дело. Старая императрица правила сама, славилась вздорным нравом и непочтением к т-традициям. Вот она вполне могла держать подле себя женщин-телохранительниц. А Лунъюй-тайхо никакой власти не имела и ни за что не посмела бы нарушить правила Запретного Города. Разве ты не знаешь, что личные покои государей и государынь там могли охранять только евнухи? Нужно читать больше к-книжек.
– Если вы догадались, что Шуша меня обманывает, почему не сказали? – спросил Маса, сжимая виски. Радужные круги не исчезли, а вертелись всё быстрее. – Это жестоко. Я никогда еще не чувствовал себя настолько униженным…
– Ты бы мне не поверил. Любовь – она такая. – Господин потрепал Масу по затылку. – Бедняга. Тебе, наверное, тяжело смотреть на нас с Моной?
Императрица Цыси и придворные евнухи
Ссутулившийся, постаревший лет на сто, Маса с трудом поднялся.
– Мне очень стыдно, господин, – безжизненно сказал он. – Я думал, что только вы глупеете от любви. Но таким дураком, как я, вы никогда не были. Простите меня. Я всё испортил. Теперь мы не найдем злодея Заенко. Шуша, конечно, его предупредила.
Фандорин щелкнул его по лбу.
– Эй, приди в себя! Ты ведь меня знаешь. Когда это я обрывал нить? Разве стал бы я убивать эту ошибку п-природы, если б Заенко уже не был у нас в руках?
