Романов стоял в подворотне, на тихой улице, куда машина контрразведки должна была свернуть по дороге в железнодорожное депо. Был Алексей в пиджаке и поддевке, на лоб сдвинута кепка. Когда из-за угла вырулил знакомый «форд», повязал платок на лицо.
Улица была пуста, только на тротуаре стояла тележка с бутылями постного масла. Мальчишка-торговец звонко покрикивал: «А вот кому маслица очистного! А вот кому маслица очистного!»
«Форд»
Автомобиль, понемногу разгоняясь, проехал мимо подворотни. Вдруг тележка резко накренилась, склянки с грохотом посыпались на булыжную мостовую, растеклась желтая жидкость. Машина резко затормозила.
Умница девочка. Секунда в секунду!
В «форде» было четыре человека. Впереди, за рулем, какой-то усатый, рядом с ним Спирин, сзади арестант и Кононенко – этот, согласно инструкции, держал револьвер наготове. С фельдфебеля Романов и начал. Положил ствол на согнутый локоть левой руки, прицелился в жирный затылок. Выстрел был нетрудный, с двадцати метров по неподвижной мишени.
Лопнуло стекло, Кононенко ткнулся лбом в спинку переднего сиденья. Голова арестанта исчезла. Молодец, пригнулся.
Подпоручик успел только обернуться. Вторая пуля попала ему в середину лица.
Не опуская «наган», Алексей быстро шел к автомобилю. Хриплым, измененным голосом крикнул водителю:
– А ну из машины!
В ответ – выстрел. И что хуже всего – не по нападающему.
Шофер действовал по инструкции, а она предписывала конвою при всякой попытке освобождения первым делом стрелять в арестованного.
Проклиная себя за вечные мерехлюндии – ах, как это я буду убивать неизвестного человека! – Романов высадил весь барабан. Окно разлетелось на куски, еще раз пальнуть водитель не успел.
Арестант лежал на полу скрючившись, шумно дышал.
– Куда тебя, товарищ?
– В живот…
Первое слово, которое от него слышу, подумал Романов.
– Сейчас. Потерпи.
Выволок на мостовую тяжелого шофера, сел за руль, но справа навалился мертвый Спирин. Сидя его было не выпихнуть.
С той стороны распахнулась дверца. Надя: горящие глаза под мальчишеским картузом, в распахнутом вороте тоненькая шея. Молча схватила покойника за плечо, стала тянуть.
– Я же приказал: толкнула тележку и улепетывай! – рявкнул на нее Романов.
Она не ответила, дергая труп. Руки у нее действительно были неожиданно сильные. Подпоручик наконец рухнул на мостовую.
Из окон высовывались, кричали. Неподалеку раздался свисток.
Алексей отрывисто сказал:
– Втиснись как-нибудь сзади. Попробуй остановить кровь. Просто заткни чем-нибудь рану. И тормоши его, тормоши, чтобы не потерял сознание.
Он сделал резкий разворот, чтоб не порезать шины об осколки и избежать заноса на масляном булыжнике. Руль был скользким от крови.
Выжал газ, дал скорость, локтем выбил остатки ветрового стекла – лучше вовсе без него, чем с дырками от пуль.
Риск, отчаянный риск, но куда деваться? Не бросать же раненого.
Боковыми улицами, переулками выехал на Большую Панасовскую. До зуевской квартиры оттуда было, конечно, не очень близко, зато можно пройти дворами.
– Идти сможешь, товарищ? Надо, – обернулся назад Алексей. – Тебя как звать?
– Смогу, – сквозь зубы ответил раненый. – Терентий я… Назаров.
– Мы тебя с двух сторон подхватим, как будто ты пьяный. Если кого встретим – пой или матерись.
Раненый немедленно выматерился и потом хрипло ругался уже не переставая. Надя сочувственно морщилась, гладила его по плечу.
Умолк он только после того, как врач (свой, из зуевского подполья) сделал укол морфия. Тогда Назаров обмяк, повесил голову.
Иван Максимович тем временем свирепым шепотом отчитывал Романова:
– Вы что натворили? Завалили явку! Из-за слюнтяйства! Теперь придется отсюда уходить. Предупредить всех наших, что читальня засвечена, быстро не получится! С вами, Романов, я никаких дел впредь не имею. Наши дороги расходятся.
– Значит, со мной твои дороги тоже расходятся, – сказала Надя, бледнея. – Алексей поступил по-товарищески, по-большевистски. Никогда не думала, что мне за тебя будет… стыдно.
Старик вздрогнул, и Романов подумал: не такой уж он железный.
– Поглядите на Назарова, Иван Максимович. Этот человек никого никому не выдаст. И отбил я его не из-за слюнтяйства, а для пользы дела. Через него выйду на Заенко и попробую с ним договориться. Хватит нам действовать поврозь.
Черт знает, что больше подействовало – романовская логика или взгляд дочери, но Зуев махнул рукой и только проворчал:
– Глядите. Если что – на вас будет…
Пошел провожать врача. А Назаров вдруг вскинулся, поднял голову, быстро заговорил – должно быть, это действовал наркотик.
– Эх, не взорвали мы бронепоезд! Зазря Мишка сгиб! Всё сделали, как на бумажке написано, да, видно, провод коротко обрезали, раньше нужного рванул!
Он прищурился на Романова, стоявшего спиной к окну и оттого плохо ему видного.
– Ты почему платок не снимаешь, товарищ? Мне голос твой вроде знакомый.
– Нельзя мне лицо показывать.
Назаров узнал бы капитана из контрразведки, это было ни к чему. А голос Алексей приспустил еще ниже:
– Ты из организации Заенко?
– Сначала скажи, кто вы сами такие, – насторожился раненый.
– Подпольная группа РВС. Я Алексей, а это товарищ Надежда. Так ты с Заенко?
Кивнул.
– Надо мне с ним встретиться. Хватит нам по отдельности воевать. Вы вон знали, когда и где бронепоезд подкараулить, но с зарядом напутали, а у нас хороший взрывник есть. Вместе будем вдвое сильней.
Назаров молчал, торопить его было нельзя. Пусть подумает.
– Сможете отвезти меня куда скажу? Мне тут у вас все равно оставаться нельзя. И папаша, я слыхал, ругается.
– Отвезем. Тебе только до извозчика добраться. Опять притворишься пьяным. Я тебе вправду водки дам. Врач сказал, если будет больно, влейте чарку. Он потом тоже приедет куда надо.
– Врач у нас свой есть. А водка – дело хорошее, – улыбнулся Назаров. – Но лучше налей две.
Про встречу с Заенко, однако, ничего не ответил.
Вечером, когда стемнело, Романов зашел снова. Еле вырвался со службы – такой переполох наделало нападение подпольщиков на машину контрразведки. Прочесыванием района, где нашли брошенный «форд», Алексей руководил сам и позаботился о том, чтобы читальню не тронули.
