Генерал кивнул.
– Все прочие чины были осведомлены лишь в пределах своей компетенции. Комендант вокзала – о том, что будет происходить там. Начальник конвоя – о маршруте, но не о точном времени.
Фандорин ненадолго задумался.
– Почему злоумышленники выбрали именно п-приют? Они ведь не могли не понимать, что погибнут дети и это вызовет всеобщее возмущение?
– Думаю, там легче было заложить бомбу. Никому не приходило в голову, что большевики решатся взорвать детей. Почти вся охрана осталась снаружи.
– Неужто и зал п-предварительно не осмотрели?
– Разумеется осмотрели, тщательнейшим образом. За полчаса до мероприятия. Я же говорю, – обернулся Козловский к командующему, – это какая-то чертовщина! Позвольте закурить, ваше превосходительство, а то голова чугунная.
Гай-Гаевский подал знак адъютанту, тот щелкнул зажигалкой. Князь, раскуривая папиросу, задвигал впалыми щеками.
– Никакой чертовщины здесь нет. Более того, выйти на след будет нетрудно, – сказал Фандорин. – Совершенно очевидно, что устроитель или устроители взрыва получили точные сведения от человека, знакомого с г-графиком. С этой стороны и следует искать. Всё же кто кроме вас и командующего мог знать расписание? Например, ваш помощник капитан Романов?
– Нет. Он отсутствовал в городе. Был в Змиевском уезде на операции, накрыл склад оружия красных партизан, я докладывал вашему превосходительству. Мой заместитель войсковой старшина Черепов ведал только охраной, графика не знал, так что оттуда утечки случиться не могло.
– А с вашей стороны? – спросил Эраст Петрович генерала. – Вы кому-нибудь рассказывали, где и когда будет главнокомандующий?
Гай-Гаевский в затруднении посмотрел на племянника.
– Рассказывал я кому-нибудь?
– Мне, – ответил полковник. – Вы советовались, не устроить ли ужин в приюте, потому что с дамами и детьми получится уютно, по-домашнему. При разговоре был капитан Макольцев.
Удивительно, но адъютант исчез так же бесшумно, как появился. Минуту назад стоял у стены, а сейчас все посмотрели – нету.
– …Он сказал, что ужина не надо. Была депеша из штаба главкома: банкетов не устраивать. Вы еще засмеялись, помните? Сказали: «Тюфяк дуется, что я у Врангеля бронепоезд „Добрыня“ увел. Ну и ладно».
– Да-да, так и было, – подтвердил генерал. – Однако какова планида у Антона Ивановича? Понос ему жизнь спас! У меня в шестнадцатом году в Галиции был очень похожий случай. Налили мы однажды в жженку авиационный спирт…
И рассказал яркую, но неаппетитную историю, от которой Козловский захохотал, а Скукин поморщился. Что же до Фандорина, то он и не слушал – просто дождался конца, чтобы задать последний вопрос.
– А кто в приюте знал о времени прибытия г-главнокомандующего?
– Только начальница госпожа Некритова. Она, конечно, могла сказать кому-то еще, причастному к подготовке встречи. Но мы спрашивали уцелевших, никто не признается, – ответил Козловский.
– Больше мне пока ничего знать не нужно. Ваше превосходительство, г-господа…
Эраст Петрович поднялся и вышел, провожаемый возмущенным взглядом полковника Скукина: как это можно – уйти, не спросив разрешения у командующего?!
Но у Фандорина на этом свете командующих не было.
– Следовательно, всего три нити, – подытожил он свой рассказ в номере, перед женой и Масой. – Первая: окружение Гай-Гаевского. Скукин не болтлив, но есть еще капитан Макольцев, довольно скользкий тип. Вторая: окружение главнокомандующего. Там ведь тоже кто-то знал маршрут и график перемещений начальника. Третья нить самая тонкая – п-приют. Из четырех сотрудниц две погибли, а одна без сознания. Установить, не проболтались ли там кому-то подозрительному о приезде генерала, будет непросто.
Потом Фандорин заговорил о погибших. Назвал по имени каждого мальчика (память у Эраста Петровича была отменная), не забыл упомянуть душераздирающую историю баронессы Ланде.
У Моны заблестели глаза. Шмыгнув носом, она сердито сказала:
– Хватит меня жалобить. Черт с тобой. Даю тебе увольнительную. Делай что понадобится. Но теперь условий будет два.
– Какие? – слишком быстро спросил Фандорин, чувствуя, как мир Ян властно тянет его к себе.
– Первое все то же. Тебе будет помогать Маса.
– Нет! Он останется с т-тобой!
Японец с достоинством молвил:
– Я не пледмет мебери. – Когда он волновался, все еще иногда путал «л» и «р». – Я долго молчал. Теперь скажу. Знаете, кто виноват в том, что погибли эти бедные дети и эти несчастные женщины? Мы с вами.
– Это еще п-почему? – удивился Фандорин.
– Когда в августе мы искали плохих людей, забросавших гранатами городскую улицу, мы быстро вышли на след красного подполья. Но вы объявили: мы берем только тех, кто виноват в смерти прохожих. Мы поймали двух акунинов, дали им посопротивляться и потом со спокойным сердцем убили. А дальше идти вы не захотели. Вы сказали: в гражданской войне мы не участвуем. Теперь те же самые люди, которых мы тогда оставили в покое, – люди чекиста Заенко – устроили новый взрыв. Так кто в этом виноват, если не мы с вами? Вы знаете закон самурая: или исправь свою ошибку, или разрежь себе живот.
– Не надо про живот, – попросила Мона. – Эраст, ты не рассказывал, что вы тогда кого-то убили. Я думала, просто арестовали.
– Кое у кого слишком длинный язык, – буркнул Эраст Петрович, подумав, что японец, в сущности, прав. Взрыв наверняка устроили люди чекистского палача Заенко, которого можно было обезвредить еще в августе.
– А кое у кого слишком короткий ум! – огрызнулся Маса. – Или вы забыли, что настоящее расследование по одной линии не ведут? Вы займитесь источником утечки в штабах, а я зайду со стороны красного подполья. Так дело пойдет быстрее.
– А Мона будет сидеть в гостинице одна? Стыдись. Я считал тебя ответственным ч-человеком!
– Мона не будет сидеть в гостинице, – перебила жена. – Ты еще не выслушал мое второе условие. В этом оно и состоит. Я чувствую себя значительно лучше и нуждаюсь в свежем воздухе. Молчи! Это не обсуждается.
Зая и Шуша
Алексей открыл глаза, вскинулся.
Звонит телефон. На часах половина восьмого.
До глубокой ночи Романов был на рабочем месте, лишь перед рассветом вернулся к себе в «Швейцарию». Гостиница дрянь, «третьего класса», совершенно ничего швейцарского, зато с телефонным аппаратом в номере – на такой службе без круглосуточной связи нельзя.
Лавр.
– Беда, Леша. На двенадцатой версте диверсия. Взорван «Добрыня». Одевайся и дуй в Отдел.
– Я и не раздевался. Сейчас буду, – озадаченно ответил Романов.
Белый бронепоезд
