– Как ты отпустил Настю в прокуратуру?
Он смеется.
– Что, Сонечка тоже хочет?
– Вить, мне не до шуток.
– Она сказала, что если я не отпущу, то сделает это сама, без меня. Типа, спрашивать не будет, просто бросит меня.
– И ты поверил?
– А что мне оставалось? Она бы бросила.
– Блядь, – рычу, откидываясь на спинку кресла.
– А что тебе не так? Ну пойдет девочка, все равно же будет под присмотром. Вон к Настене в отдел устроим, будет как у Бога за пазухой. Ты чего пенишь?
– Слушай, ну Настя твоя не Соня. Эта выглядит как Бэмби, ее сожрать хочется.
– А ты еще не сожрал? – со смехом спрашивает Богомолов. – Ну ты даешь!
– Витя, – предупреждающе произношу я, потому что знаю, что дальше пойдут его любимые скабрезные шуточки.
– Ладно—ладно, не кипятись. Но я бы отпустил, чтобы не портить отношения. В конце концов, ты не можешь диктовать, чем ей заниматься. К тому же, насколько я понял, у тебя и прав—то таких нет. Слушай, дашь ее номер?
– Да пошел ты! – рявкаю и отключаюсь. Знаю, что он просто стебется и не позарится на Соню, когда я уже очертил границы, но все равно злюсь. Нет, не так. Лютую. Внутри меня просто Армагеддон развернулся, никак не могу справиться с эмоциями.
Отшвыриваю папку подальше, и тут в дверь раздается тихий стук, а потом она приоткрывается и заходит виновница моего настроения.
– Можно? – я резко киваю, и Софья плавно вплывает в кабинет. Красивая до слепоты. В светлом платье, бежевых босоножках, волосы подколоты с двух сторон и свободно свисают за спиной. Она закрывает дверь и делает пару шагов в кабинет. Пиздец, Софья, лучше б не приходила.
Я встаю из—за стола, обхожу его и упираюсь бедрами в столешницу.
– Подойди ближе.
Она делает несколько шагов, настороженно глядя на меня. Чувствует вибрации, которые от меня исходят.
– Еще.
Как только Соня оказывается в шаге от меня, резко хватаю ее за руку и, крутанув, укладываю животом на столешницу. Она пытается отбиваться, пока моя рука задирает подол платья.
– Вы что?! – задыхаясь вскрикивает она. – Ты что?! Макар, не надо!
Я чувствую ее панику, дрожь тела, когда хватаюсь за ее трусики и сдираю их с бедер, спуская до колен. Мой внутренний зверь танцует и срывается с привязи, когда я вижу голую попку, которая маячит перед моим взглядом. Мозг заволакивает туманом, голова кружится. Кажется, я перегибаю, но как иначе я покажу ей?
– Макар, пожалуйста! – выкрикивает Соня, пытаясь вырваться из моей хватки. Упирается ладонями в стол и старается оттолкнуться, но этим только подталкивает свою сочную попку к моему паху. Член тут же твердеет, как только упругие половинки сталкиваются с моей ширинкой. – Не надо!
Ее крик становится громче, когда я хватаюсь одной рукой за ее бедро, второй все еще удерживая на столешнице. Толкаюсь бедрами вперед, и перед глазами искры от ощущений. Насколько надо быть моральным уродом, чтобы творить такое с невинной девочкой? Пытаюсь остановить себя, но мне не удается.
– Макар! – слышу позади себя истеричный вскрик Марины.
Резко выпрямляюсь и одергиваю подол платья Софьи вниз. Разворачиваюсь, прикрывая собой Силантьеву.
– Выйди! – рявкаю.
– Ты что делаешь?! – спрашивает она, шокировано уставившись на меня и пытаясь за моим плечом рассмотреть Соню.
– Выйди, я сказал!
– Соня…
– Все хорошо, Марина, спасибо, – всхлипывает позади Софья. Ее надломленный голос ломает внутри меня какие—то барьеры, и хочется самому себе врезать, но я вовремя вспоминаю, ради чего затеял это.
– Марина! – снова рычу. Она осуждающе смотрит на меня, но все же покидает кабинет, прикрывая дверь, сказав перед этим:
– Сонь, я за дверью.
– Спасибо.
Поворачиваюсь к Софии. Она уже натянула трусики и пытается обойти меня, но я хватаю ее за локоть и снова прижимаю к столу, только теперь уже лицом к себе. Заплаканная, такая маленькая и испуганная. Олененок, не меньше. Ставлю руки по бокам от нее на столешницу, а Софья отшатывается, пытаясь установить между нами дистанцию. Опускаю голову и тяжело дышу, рассматривая мелкие цветы на ткани ее платья. Соня всхлипывает, разрывая мне сердце. Поднимаю на нее взгляд, наши лицах всего в нескольких сантиметрах. Борюсь с собой, чтобы не притянуть ее к своей груди и не утешить. Она должна сейчас пережить этот кошмар. Лучше со мной, чем вот с таким Малышевым.
– Я смог бы остановиться, а они – нет, – хрипло произношу я. – Они бы не захотели. – Соня смотрит на меня со злостью, резкими движениями стирая слезы со щек. – Ни Малышев, ни любой другой, который привык брать силой то, что не дают добровольно. Если ты пойдешь в уголовку, будешь каждый день сталкиваться с подобными ему. Ты изучала его дело? – молчит, поджав губы. – Он трижды сидел за изнасилование, одно из них было групповым. Да, сейчас он проходит по другому делу, в котором скорее выступает свидетелем, чем соучастником, но это не отменяет его богатого прошлого. Сонь, пойми ты наконец, ты для них как лакомый кусочек. Нечто чистое, о что они хотят потереться, чтобы хотя бы ментально обелить себя, а в итоге только испортят тебя своей грязью.
– Вам—то какая разница? – дрожащим голосом спрашивает она. В нем сквозят стальные нотки, ярость, которую она удерживает в себе.
– Мне есть разница.
– А с чего вы взяли, что мне есть дело до вашего мнения?! Я его не спрашивала!
– А я люблю раздавать непрошенные советы! – тоже перехожу на повышенные.
– Любовницам своим раздавайте! Друзьям! А меня оставьте в покое! Как—то же я жила до вас!
Она права. Во всем. Но, блядь, как я теперь могу оставить в покое, когда знаю, что она идет в неправильном направлении? Когда рискует своим здоровьем и жизнью. Может быть, это происходит не прямо сейчас, но в будущем случится. Я это точно знаю, потому что повидал много мудаков в своей жизни. Такие девочки, как Соня, для них словно мед для мухи.
– Стань моей любовницей, и у меня появится повод давать тебе такие советы.
Она фыркает и, сложи руки на груди, отворачивает голову, глядя в стену.
– Я вас не хочу.
– Правда? – мой голос сам по себе стихает, тон становится каким—то вкрадчивым. Я чувствую, что снова готов наброситься на Соню, только чтобы доказать ей, что она сейчас врет мне и самой себе. Я же помню ее отзывчивость там на озере.
– Правда! – твердо повторяет она, глядя мне в глаза. – И вообще, по какому праву вы считаете, что можете что—то решать в моей жизни? Потому что я ответила на поцелуй? Да я со столькими перецеловалась! Что ж теперь каждый будет принимать решения за меня?
Эти слова что—то переворачивают во мне. Вены обдает холодом, мозг напрочь отключается. Я перехватываю подбородок Софьи одной рукой и поворачиваю ее голову так, чтобы она смотрела мне прямо в глаза.
