д) если шпион засылается в партизанский отряд, то выяснить, кем, с каким заданием, через кого и к кому послан, как и через кого будет поддерживать связь с немцами, как будет обеспечиваться выполнение им задания (яд, оружие, взрывчатка), пароли, явочные квартиры;
е) кого он знает из вражеской агентуры в городе, деревнях в партизанских отрядах, как это ему стало известно;
ж) тщательно выяснять, кто заслан в тыл Красной армии, с каким заданием, что и откуда известно арестованному о замыслах немцев по борьбе с партизанами, как немцы предполагают использовать свою агентуру на случай отступления и перед отступлением;
з) В процессе следствия особо настойчиво выяснять не является ли засланный агент противника белнацфашистом (член БНС, СБМ, БНП)
[1647].
Укажем на то, что качество ведения допросов было неодинаковым. Безусловно, более профессионально и информативно допросы проводили сотрудники органов госбезопасности. В этом случае из разоблаченного агента «выжималась» максимально полная информация, связанная с его деятельностью. К сожалению, в ряде случаев в протоколах не встречаются элементарные вопросы, связанные с обучением агента в спецшколе (какие дисциплины преподавались, преподавательский состав и т. д.).
После вынесения приговора и его исполнения (как правило, это высшая мера наказания. – Авт.) необходимо было составить списки всех задержанных и разоблаченных шпионов по установленной форме: 1) № п/п; 2) фамилия, имя, отчество; 3) год рождения; 4) национальность; 5) образование; 6) воинское звание; 7) семейное положение (перечислить по имени отчеству и фамилии членов семей и адреса мест жительства); 8) когда и за что расстрелян (желательно приложить копию заключения); 9) адрес мест рождения и жительства до войны
[1648].
В заключение укажем, что на протяжении всего периода оккупации на территории Белоруссии судебно-следственное делопроизводство в отношении агентуры противника не было систематизировано и унифицировано. Попытки выработки и перехода к единым нормам обеспечения данного процесса предпринимались с конца 1943 г. Вместе с этим укажем, что имели место безосновательные расстрелы и нарушения в отдельных соединениях, однако анализ архивных документов позволяет говорить о том, что документационное обеспечение судебно-следственных мероприятий велось удовлетворительно.
Если говорить о судьбе разоблаченных в лесах немецких агентов, то здесь в абсолютном большинстве применялась высшая мера – расстрел. В условиях партизанской борьбы просто не было необходимых условий (помещений, конвойных, лишней провизии и т. д.) для содержания разоблаченных. Кроме того, командование отряда несло ответственность за жизни не только партизан, но и многочисленного гражданского населения, которое часто проживало в партизанских лагерях и зонах, поэтому нахождение потенциального террориста и диверсанта в отряде значительно увеличивало риски. Это касалось всех без исключения половозрастных, национальных и социальных групп. Расстреливались разоблаченные дети и женщины, евреи и поляки. Вот что рассказал комбриг С. А. Мазур о несовершеннолетних шпионах: «Мы двоих из них уже расстреляли. Пришли проситься. Спрашиваем, из какой деревни. Они – из такой-то. Мы послали туда узнать, есть ли такие люди. Нет, пришлось их по всем правилам, все равно толку не будет из этих малышей»
[1649]. 8 ноября 1943 г. часовым отряда «Большевик» был задержан мальчишка 15 лет, невзрачный на вид, в оборванной одежде, с грязным лицом и руками. Он назвался Михаилом Шарейко. В ходе допроса он признался в выполнении шпионского задания на немцев. «По заключению уполномоченного особого отдела Шарейко расстрелян…»
[1650]
В очень редких случаях могли отпустить несовершеннолетних и, по мнению партизан, «безобидых» детей-агентов: «Мы почти половину этих малышей изловили. Им немцы обещали махорки, водки, хлеба, одежды. Как начинаешь говорить с этими малышами, они во всем сознаются. Мы часть расстреляли, часть разогнали домой»
[1651]. Часто агентов перевербовывали и направляли обратно с новыми заданиями. В постановлении начальника особого отдела 1-й Минской бригады от 11 августа 1943 г. указывалось: «Хмельницкую В. В. 1927 г.р. за шпионаж в пользу немецкого государства расстрелять. Остальных 6 ребятишек освободить и направить в детдом с особой задачей»
[1652].
Укажем на то, что в исключительных случаях наиболее ценных агентов могли при помощи авиации переправлять на «большую землю». Всего из партизанских формирований БССР было «вывезено в советский тыл крупных работников немецкой администрации, изменников и предателей Родины, видных шпионов и провокаторов – 60 человек»
[1653].
Заключение
Резюмируя написанное, можно сделать следующие выводы:
1. Тема деятельности немецких разведывательно-диверсионных школ на оккупированной территории Белоруссии (как и других регионов СССР) до настоящего момента не являлась предметом самостоятельного и глубокого изучения. Данная монография – первое комплексное изучение этой проблемы. Историография темы на протяжении всего послевоенного периода характеризуется фрагментарностью и практически полным отсутствием обобщающих работ. Изучение обозначенной проблемы проводилось в контексте исследования противостояния спецслужб на Восточном фронте либо как составная часть разведывательной и контрразведывательной деятельности партизан. Таким образом, можно говорить о том, что основной массив историографии относится к категории «косвенной». Тесная связь выбранной темы с различными аспектами войны и оккупационного режима (партизанская борьба и боевые действия, военная и политическая коллаборация, социальная история и история повседневности) обусловила необходимость привлечения широкого круга источников и литературы. К сожалению те немногочисленные исследования по проблеме, которые были выявлены нами в ходе работы, до сих пор носят закрытый характер и имеют ограничительные грифы.
Историография советского периода характеризуется достаточно категоричными подходами и трактовками ряда аспектов. Это, например, тезис о том, что к разведывательной работе привлекались в первую очередь люди, находившиеся в активной оппозиции к советскому государству (уголовники, репрессированные, члены их семей, эмигранты и т. д.). Не ставя под сомнение это утверждение, укажем лишь на то, что на территории БССР к агентурной работе на немецкую разведку активно привлекались различные категории гражданского (невоенного) населения – женщины и дети. Практически отсутствовала объективная критика работы советских органов госбезопасности и контрразведывательных служб партизан. Выводы об их работе носили скорее не научный, а общий характер. Безусловным недостатком историографии этого периода является весьма ограниченное и дозированное введение архивных материалов в общедоступный научный оборот. Тема фактически была «закрытой». Тем не менее, советскими историками был заложен значительный фундамент фактологического материала и концептуальных оценок и подходов в изучении этой проблемы. Многие выводы, сделанные в 1950—1980-е гг., актуальны до сих пор.
