Я осознала это, когда увидела его в роли Ричарда III еще в Австралии. Стало страшно, Ларри боялся потерять меня из-за моих приступов, но потерял из-за своей игры. По-моему, он и сам не может сказать, когда играет, а когда просто становится тем, кого играет. Наверное, это высшее достижение для актера, именно тогда актер становится гениальным и действительно самым-самым. Но как же страшно, если стирается граница между твоим мужем и мерзавцем, которого он играет!
Кажется, я поняла, почему у Ларри провальными оказались роли вроде Ромео и столь успешной роль горбуна Ричарда, хотя в начале карьеры он мечтал играть роли романтических героев. Просто внутренняя сущность Ларри противоречила сущности Ромео, а вот с Ричардом совпала.
Когда стал успешен Лоуренс, ведь его довольно долго не принимала сцена, несмотря на все усилия Джилл? Мне пришло в голову проанализировать успешные и неуспешные роли Оливье. Получилось нечто не совсем приятное, действительно, роли тех, с кем рядом вовсе не хотелось бы жить, удавались не просто лучше, а великолепно. И успех к Ларри пришел тогда, когда он нашел свои роли, когда перестал стремиться создать королевскую пару английской сцены. Нужно быть объективной – и я, и Джилл просто висели у Ларри гирями на ногах, хотя вовсе этого не желали.
Оливье нужен простор личный, и горе тому, кто попытается этот простор ограничить даже невольно!
Поговорить с будущей леди Оливье? Зачем? Если она влюблена без памяти, как была я, то любые разговоры бесполезны. Если поступает осмысленно, тем более. Если Плоурайт сумеет стать рядом с Ларри никем, нарожать детей и всю оставшуюся жизнь играть одну-единственную роль – супруги великого Лоуренса Оливье, то она таковой останется. Ни Джилл, ни я не смогли не потому, что не пожелали бросить под ноги обожаемому Ларри свои собственные карьеры (в конце концов, обе бросили), а потому что сделать это были не в состоянии. Как актерский талант Ларри никогда не позволил бы ему работать просто клерком, так моя актерская натура не допустила служения божеству только в качестве домашней прислуги.
Джилл была Оливье равной и даже выше его тогдашнего и оказалась вынуждена разрушить все, чтобы спасти сына. Я не прислушалась к ее предупреждениям (да и не была в состоянии сделать это) и поверила словам Ларри о великой актерской паре – короле и королеве английской сцены, забывая, что, по его мнению, королева всего лишь домохозяйка с короной на голове, в лучшем случае оттеняющая сильного короля. Королевское равенство? Глупышка, плохо знающая историю! Такого в людском обществе не бывало! Самая достойная королева – всего лишь приложение к королю либо королева-одиночка.
Но когда я уже была готова уступить трон и все права на королевство, выяснилось, что Ларри потерял интерес к моей кандидатуре в качестве половинки звездной пары.
С чем я осталась? Фрюэн когда-то говорил о высотах, что есть понятие нулевой высоты, то есть уровень Мирового океана, а есть отрицательной – впадины, не обязательно морские, могут быть просто ямы. Так вот я в яме, даже чтобы выбраться из нее, нужны неимоверные усилия. И попала я в эту яму не тогда, когда начались первые приступы или когда впервые попала в клинику к Фрейденбергу, а позже, когда с упорством, достойным лучшего применения, попыталась сохранить наш брак.
Зачем? Сохранить любовь Ларри? Но ее уже не было, и я прекрасно это понимала. Вернуть ее? Любовь невозможно вернуть, это следовало бы запомнить всем, это не птица Феникс, она умирает навсегда. Доказать, что я лучше других? Но ведь я не слепая и не настолько глупа, чтобы не видеть, что НЕ НУЖНА своему мужу, что у него другие планы в жизни, и дело не в Плоурайт, не она, так была бы другая. Ларри вычеркнул, «отменил» Джилл прежде, чем она родила Тарквиния, он также вычеркнул меня раньше, чем я оказалась на злополучных съемках на Цейлоне.
Зачем же продлевать агонию? Ларри, понятно, просто не мог порвать с больной женой, не потеряв при этом лицо, он должен был либо отправить меня в психушку навсегда, либо убедить всех, что жить со мной невозможно. Ни то ни другое очень долго не удавалось. Мне бы прервать эти старания, но я упорно цеплялась за надежду доказать, что наш союз предопределен судьбой и разрушать его нельзя. Почему? Да потому что когда-то я все поставила на этот союз, бросив даже дочь, подчинив свою карьеру Ларри, подчинив ему саму жизнь. Крах союза с Оливье означал крах самой моей жизни!
И все же этот крах произошел. После стольких лет борьбы и жертв я осталась одна, вернее, без Ларри, а еще без денег – все заработки уходили на театральные постановки, без жилья – «Нотли» принадлежит Оливье, без здоровья – туберкулез, получивший «подпитку» при обкладывании льдом, больше не проходит, без ролей – Ларри никогда не допустит, чтобы я играла на лондонской сцене, без будущего – мне достаточно много лет, чтобы начинать сначала было поздно…
Но я не одна, у меня есть мама, Сюзанна, есть Ли, Мерривейл, есть настоящие друзья и подруги. А еще есть мои роли. Даже не вспоминая о Скарлетт, я все годы невольно черпала в этой роли жизненную уверенность. «Я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра».
Директор «Олдвич» Бенталл предложил возглавить труппу, которая отправится на длительные гастроли в Австралию. Это очень кстати, потому что мне хочется уехать куда-нибудь подальше от всех, кто либо примется с любопытством разглядывать брошенную жену, либо сочувствовать. И то и другое невыносимо.
Мне позволили выбрать три пьесы по своему усмотрению, потому что в труппе в основном малоизвестные актеры. Я в качестве звездной приманки. Мерривейл, конечно, со мной. Хочу «Двенадцатую ночь», конечно, «Поединок ангелов» и еще «Даму с камелиями». Ларри ни за что не позволил бы мне сыграть Маргариту Готье, но теперь Оливье далеко, мне более не супруг, а потому я могу себе позволить все, что хочу!
Нет, не все, я никак не могу позволить провал, во-первых, потому что публика пойдет на мое имя, а значит, от моей игры зависит и успех всей труппы, подвести тех, кто мне поверил, никак нельзя, во-вторых, провал хоть одного спектакля окажется вообще провалом навсегда. Даже в Австралии за мной будут следить множество недружелюбных глаз, готовых из-за малейшей оплошности подвергнуть остракизму: «Ага!.. мы же говорили, что она лишь тень Великого Оливье!»
Глупо, будучи уже давно сложившейся актрисой с двумя «Оскарами», я вынуждена доказывать не то, что я чего-то стою, а что стою чего-то без Ларри, что я не тень Лоуренса Оливье. Причем в случае просто успеха будет поднят крик: «Австралия и Мексика – это не Англия, там публика не столь искушена!»
Именно потому я выбрала «Даму с камелиями», у которой невозможно приписать интерес к спектаклю только тексту, как в шекспировских пьесах. Время таких спектаклей прошло, риск провалить его был очень велик.
И все же мы начали репетиции…
Давно не писала, было просто некогда, сначала репетиции, а потом гастроли выдались очень напряженными, но удалось все!
А началось с идиотизма. Зря я надеялась, что репортеры в Австралии умней и меньше заточены на скандалы, по прилете нас ждала огромная статья местной журналистки Нэнси Спэйн о нашем с Лоуренсом Оливье разводе во всех деталях (даже таких, о которых не могла знать я сама). Я понимаю, что Спэйн – подруга Плоурайт, или, как она старательно подчеркивала, «новой миссис Оливье», но зачем же вывешивать грязное белье на всеобщее обозрение даже из дружеских чувств?
