Это были времена, когда я еще умела настаивать на своем не только в выборе репертуара, но и в трактовке роли. Ларри, бывшему режиссером спектакля, хватило мужества признать перед всеми, что это мой и только мой успех. Я была счастлива и благодарна, тогда казалось, что сумела все-таки встать рядом со своим гениальным мужем. Что ж, если нам не суждено играть рядом в спектаклях, то хотя бы так – я актриса, он постановщик – мы сможем быть равными?
Наивность украшает только совсем юные натуры, с возрастом она становится похожей на глупость. Восемь месяцев аншлага должны бы убедить Ларри в моей состоятельности, тем более меня тут же пригласили сняться у Элиа Казана в этой же роли вместе с Марлоном Брандо!
Чтобы оценить трудность предстоящей работы, нужно вспомнить, что в «Трамвае «Желание» на Бродвее в роли Стэнли, безусловно, царил Брандо, это была «его» пьеса! Ларри пожимал плечами, мол, если мне хочется играть за спиной Брандо, то никто не мешает, а с материальной стороны даже полезно. А еще предрекал, что работать с режиссером Элиа Казаном нелегко, никаких скидок ни на мою звездность, ни на состояние здоровья, ни на возраст не будет.
Я вспоминаю о трех месяцах этих съемок, как о настоящем счастье! И это притом, что мы с Элиа Казаном спорили до хрипоты иногда из-за одной-единственной фразы. Но это отношений с режиссером не только не испортило, а укрепило нашу дружбу. И с Марлоном мы тоже смотрели друг на дружку исподлобья, и тоже стали друзьями.
Но съемочная группа подобралась прекрасная, споры бывали только творческие, никто не действовал за спиной, все друг другу помогали. Это тем более замечательно, что по роли Бланш Дюбуа больна психически и заканчивается пьеса и фильм ее отправкой в больницу. Сниматься было тяжело, но безумно интересно и приятно.
А потом мы вместе с Брандо получили «Оскаров». Да, за эту роль меня еще назвали лучшей актрисой года на Каннском фестивале. Даже Казан признал, что я переиграла Брандо в этом фильме, хотя вся Америка прекрасно знала, что это его пьеса.
Я боролась, Ларри, я отчаянно пыталась доказать тебе, что могу стоять рядом как профессионал. Нет, конечно, я работала вовсе не ради доказательств, а ради самой игры, но ради того, чтобы меня признал ты, я готова была заставить весь мир признать себя. Мир признал, Лоуренс Оливье – нет! Я имела два «Оскара», множество других наград, аплодисменты зрителей, но только не восторг собственного мужа.
В старых записях Марион была такая фраза, которую я предпочла пропустить: «Чем больше тебя будут ценить другие, тем меньше тот, от кого ты одобрения ждешь». И еще: «Ты прекрасно знаешь конец этой истории, как знаешь и то, что, сколько бы ни оттягивала, этот конец все равно неминуем».
Тогда я прекратила записывать, сказала Марион, что у меня больше нет возможности вести такой дневник. Я прекрасно понимала, что она права, что видит то, в чем я боюсь себе признаться, но решила сделать еще одну попытку… Попыталась жить, крепко зажмурившись.
Почему, зачем? Можно объяснить все нежеланием конфликтовать с Ларри, боязнью остаться одной, опасениями, что без него не смогу не только играть, но и получить интересные роли. Но все мои старания ни к чему не привели. Не без Ларри, а рядом с ним я не получаю никаких достойных ролей, если таковые и удаются, всесильный Лоуренс Оливье немедленно заменяет спектакль (например, «Лира» на «Ричарда III»), либо в последнюю минуту отказывается от съемок вместе со мной, либо просто накладывает вето на мое участие в проекте, как было в «Комедианте» Джона Осборна, когда от меня потребовали играть в… резиновой маске, чтобы моя внешность не отвлекала внимание!
Нужно ли вспоминать, что теперь Ларри решил сняться в фильме по этой пьесе вместе с Плоурайт?!
Боязнь остаться одной? Но я давным-давно одна, больше того, я постоянно напряжена, потому что знаю: мой муж сделает все, чтобы отделить себя от меня. Мы не больше чем коммерческий проект, кажется, это теперь так называют? Ради выгоды и финансового успеха мы улыбаемся перед фотографами, но на всех фотографиях, сделанных случайно, смотрим в разные стороны, а в случае, когда Ларри приходится оказывать мне какое-то внимание, это либо сверхтеатрально, либо полно такого раздражения, что даже от фотографий меня коробит. Я одна, так стоило ли держаться за Ларри столько лет?
Марион права: чем больше меня ценят другие, тем меньше собственный муж. Зачем я столько лет пытаюсь доказать Ларри, что чего-то стою? Он прекрасно это знает, но чем больше я буду убеждать публику, что достойна играть ведущие роли в театре, тем яростней Ларри будет стараться закрыть мне такую возможность.
Я не хочу думать почему, вернее, прекрасно это знаю, но озвученное, тем более написанное, оно прозвучит, как приговор нашим отношениям.
Зачем я держусь за эти отношения? И в этом Марион права: я прекрасно понимаю, чем все закончится. Да, будет развод, невозможно все время играть прекрасную семейную пару, это когда-нибудь надоест и моему мужу. И я сама просто устала эмоционально и даже физически. Десяток лет делать вид, что верю в любовь, которой давно нет, играть супругу Лоуренса Оливье ради… чего ради? Что это дает мне лично, кроме приступов?
Ничего!
Ларри был моим наставником на сцене, но уже давным-давно оказывается, что без наставника я играю куда лучше.
Был любовником, но давно остыл, мотивируя прохладное отношение полной творческой отдачей. Но я знаю причину – мои болезни, сначала туберкулез, потом приступы. Доказывать, что и то и другое для него безопасно, если меня нарочно не провоцировать, бесполезно, Ларри мной словно брезгует, зато с удовольствием отмечает любой мой интерес к кому-либо из окружающих мужчин или чей-то интерес ко мне. Сцены ревности (притом, что отношений уже больше нет) постоянны и временами невыносимо унизительны, вызывают лишь желание изменить действительно.
Был мужем, однако теперь им только зовется. Муж не стал бы при любой возможности отправлять жену в больницу или запирать на несколько месяцев в сырой и холодной комнате…
Финансовая выгода от нашего союза для меня ничтожна, все заработанные за фильмы, спектакли или гастроли деньги Лоуренс вкладывал и вкладывает в свои (свои, а не мои!) постановки, которые чаще всего приносят лишь убытки. В результате у меня нет никаких сбережений, в случае развода придется все зарабатывать сначала. Но меня это не беспокоит.
Наш брак был обречен с самого начала. Нельзя построить свое счастье на несчастье других. Ли остался одиноким до сих пор, Сюзанна росла без матери, Джилл тоже воспитывает Тарквиния сама. Как ни старались, а у Ларри с Тарквинием отношения не потеплели, а вот у меня с ним хорошие. В первые счастливые годы мы словно забыли обо всех других, принесли столько несчастья окружающим людям, помня только о себе… Но почему же плачу по счетам одна я?
Тогда что меня держит рядом с Ларри? Тем более сейчас, когда Лоуренс словно нарочно отсекает от себя все, связанное со мной? Это не бред психически больной женщины, все так и есть. Ларри легко закрыл почти все спектакли, в которых я участвовала сначала вместе с ним, потом и просто одна, а если оставил, то легко передал все мои роли другим актрисам. Он уже много лет делает все, чтобы мы не снимались вместе и не играли на сцене. Продал «Дарем-коттедж» – дом, в котором начиналась наша совместная жизнь, словно ему мешает сама память о счастливых годах…
