– Из-за чего умираем?
– Я потеряла ребенка.
– Я знаю, дорогая. Ты не одинока, я понимаю, что это катастрофа, но жизнь не закончилась. А пока ты жива, вставай, и пойдем пить кофе или чай, я еще не решила, что именно.
– Валери, я не в состоянии шутить.
– Я с тобой не шучу. Если уж ты не приняла упаковку таблеток, могла бы уделить мне немного внимания.
Через полчаса она уже решила, что забирает меня с собой в Италию, где у них с Джоном прекрасный особнячок.
– Нет-нет, я не могу! У Ларри трудные съемки, он сильно устает и нервничает.
– Вот поэтому и нужно уехать. Подумай сама, Ларри и без тебя хватает забот и нервов, не лучше ли оставить его одного хотя бы на время? Если ты боишься, что сюда переедет Монро, то зря, ее опекает Миллер, я точно знаю.
– Глупости, ничего я не боюсь. Просто…
Валери обратилась к Оливье:
– Ларри, после всего, что случилось, Вивьен лучше немного развеяться, ты не находишь?
Хобсон красавица и умница, к тому же она просто излучает оптимизм, а еще Валери умеет распоряжаться, особенно мужчинами. Вот кому удается сочетать семью и актерскую карьеру! Двое сыновей, причем старший серьезно болен, и развод ничуть не умерили пыл моей подруги и не притушили ее оптимизм. Второй брак, последовавший сразу за разводом, у Валери удачен, ее Джон Профьюмо – редкая умница и не меньший оптимист. Блестящий политик, которого непременно ждет министерский пост, остроумный насмешник с удивительным, острым взглядом. Ради него и детей Валери бросила артистическую карьеру, хотя была очень успешна.
Ларри согласился, и Хью Бомонт помог нам выехать втайне от репортеров, чтобы не бросились следом. Шпионская операция удалась, мы исчезли из Лондона, обманув дежуривших в ожидании сенсационных неприятностей газетчиков. Ларри обещал звонить как можно чаще и писать тоже.
Валери врачевала мою больную душу так, как заботливый хозяин лечит больную лапку щенку или котенку. Не было никаких наставлений и поучений, не было долгих бесед, она просто вытаскивала меня из мрака, в который вверг выкидыш, и показывала, что если уж жизнь не закончилась, то нужно замечать ее красоту.
– Вив, если совсем невмоготу, то надо было пить таблетки сразу. Но ты же не такая дура, чтобы это сделать? А если жива, то живи, а не существуй. Дорогая, запомни: всегда есть куда хуже.
– Обрадовала!
– Ты не дослушала. Но даже если все совсем плохо, это тоже хорошо, дальше жизнь будет только улучшаться.
Не могу сказать, чтобы такие жизнеутверждающие сентенции меня сильно радовали. Однако подруга не унималась:
– К тому же всегда есть те, кому еще хуже, чем тебе. Вот если им помочь, то самой становится в тысячу раз легче.
– Поэтому ты помогаешь мне?
– Тебе? Ты вполне можешь помочь себе сама, только не знаешь как. В Америке популярны психоаналитики.
– Знаю. Монро без них ни шагу, но как пила, так и пьет. И от краха семейной жизни с Миллером ее никакой психоаналитик не спасет.
Валери с интересом вгляделась в мое лицо:
– О… ты заметила все у Монро, хотя видела ее совсем недолго?
– Там трудно не заметить. Кому из них пришло в голову пожениться, они ведь слишком разные? Ларри как-то гадко обозвал ее, а Артур повторил эту гадость в дневнике. Мэрилин увидела, и был скандал.
– Ты из-за этого переживаешь?
– Нет, но понимать, что Ларри причастен к их ссоре, неприятно.
– Не Ларри, так кто-то другой, они слишком разные, и еще мне кажется, что Миллер слегка презирает свою пусть и красивую, но не слишком развитую супругу. Хотя, может, это и правда кажется.
– Нет. Она не так глупа, как пытается изобразить. У меня ощущение, что Монро – заложница собственного образа, вылезти из которого теперь означало бы потерять все завоеванное. Но она не умеет быть в образе только перед камерой, а в жизни это Миллеру страшно мешает.
– Вив, ты блестяще справляешься, когда нужно разобраться с чужими проблемами, почему буксуют свои?
– Со своими куда тяжелей.
– Попробуй.
– Уже пробовала.
– И что?
– Получилось. На время.
– Попробуй еще раз. Есть вещи, которые нужно повторять, чтобы закрепились.
– Я хочу сохранить брак с Ларри.
– Зачем? Если ты видишь, что он разваливается, если понимаешь, что не удержишь, а если и сумеешь, то ценой потери самой себя, то зачем, Вив?
– Я не могу без него.
– Та-ак… лечить нужно не твою депрессию и не последствия потери ребенка, а твое отношение к Ларри. Он сегодня звонил?
– Да, Ларри звонит каждый день.
– Жаловался на Монро?
– Жаловался, но ему действительно трудно из-за ее необязательности.
– Не спорю, с Монро всем трудно. Но меня интересует не американская красотка, а твой муж. Попробуй-ка разобраться в своем отношении к нему.
Все это умные и правильные слова, но мне совсем не хочется раскладывать по полочкам наши с тобой отношения, я просто хочу любить и быть любимой.
Ларри, хочешь, дорогой, я скажу тебе, отчего вдруг с тебя слетела вся любовь к прекрасной американке? Нет, ты никогда в этом себе не признаешься, потому что даже мысленно не допустишь, что такое может быть.
Не отрицай, ты практически влюбился в красотку Мэрилин, это был объект чувственного влечения. Когда выяснилось, что она влюблена в своего супруга Артура Миллера и считает тебя занудным, почти старым англичанином, ты оскорбился, но не возненавидел ее. Не сомневаюсь, что, помани Мэрилин тебя пальчиком, Лоуренс Оливье забыл бы о ее непунктуальности и остальных недостатках и побежал по первому зову. Но!..
Монро совершила самое страшное – она не признала за тобой право диктовать твое видение роли и только его считать верным! Как бы ты ни был велик, эта американская красотка, не имеющая ни актерского образования (не считать же таковыми консультации Паулы Страсберг!), ни, похоже, образования вообще, посмела не признать в тебе единственного диктатора, несмотря на то, что сама выбрала тебя режиссером.
Я не знаю, чего здесь больше – уверенности американцев, что только они могут диктовать всем и все (но в самой Америке мы от этого не страдали); уверенности метрессы, оплатившей сами съемки (ведь это ее компания продюсировала фильм); убежденности исключительно красивой женщины, что все мужчины, оказавшиеся в поле ее обаяния, обязаны пасть к ногам и делать все, что она ни пожелает, а уж критиковать не имеют ни малейшего права; простой самоуверенности совершенно недисциплинированного и необязательного человека или самоуверенности, как ты пишешь, глупой бабенки, у которой нет ничего в голове.
Как бы то ни было, но она не признала за тобой права диктовать ей исполнение роли, возможно, Мэрилин так играла и раньше – как видела и сама понимала каждый образ. Ничего сложного в ее роли на сей раз (как и во всех предыдущих ролях) не было, нервничать ни к чему, как сыграла бы, так и сошло, но ты нервничал.
