Да это и понятно. Мы с ней слишком не похожи друг на друга. Полярные, как полюса. И я проигрываю в этом неравном сравнении.
Она – южный полюс, яркая, живая, активная. Вечный праздник. Шикарный фейерверк, которым хочется наслаждаться каждое мгновение.
А я – северный. Холодная, спокойная, иногда заторможенная в своих решениях. Уверенная, деловая. Открывшийся цветочный бизнес только укрепил эти качества. Превратил их в достоинства. Но для семейной жизни с Антоновым – это только минус.
Да и нет никакой семейной жизни. Это всё фарс. Контракт, который закончится через девяносто дней.
И тогда он вернётся к ней. Это естественно. Неминуемо так же, как день сменяет ночь.
Выдыхаю, откидывая мокрые пряди волос со лба. Выжимаю мочалку, глядя, как струятся пенные массы по моему напряжённому телу. Тают в канализационном сливе точно так же как и вся эта нечестная игра.
После ухода Никиты мне больше всего хотелось забраться в холодный душ. Взбодриться после его жёстких требовательных ласк. Успокоиться после властных рук и губ, нагло вторгшихся на мою территорию.
Замечаю красную нить на запястье, в подарок повязанную сегодня японцем. Заговоренную на семейное счастье. Призванную даровать Антонову наследника.
Горячий вязкий ком из слёз начинает подниматься по горлу. Подступает к глазам, душа меня изнутри. Перекрывает дыхание.
Я поддеваю нитку, надеясь разорвать прочное сплетение волокон. Тяну изо всех сил, сжимая зубы. Не выходит. Только на тонкой коже запястья появляется рваный бордовый рубец. Ноющий.
Руки хаотично елозят по шкафчику, висящему над раковиной. Отбрасывают в сторону ненужные предметы – зубные щётки в упаковке, кусочки мыла, пробники. Отодвигают пузырьки с шампунями и гелями для душа. Цепляют что-то, лежащее в глубине. Я ахаю, раскрывая ладонь.
Это – то, что нужно! На раскрытой ладошке лежит бритвенное лезвие в бумажной пачке. То самое, из моего детства.
Раньше таким опасным лезвием папа умудрялся делать всё – от заточки моих цветных карандашей до собственного бритья. Любил повторять, что оно такое острое, что перережет даже стальную проволоку.
Не знаю, из чего соткана нить удачи Ямамото, но это лезвие, несомненно, с ним справится. Осторожно извлекаю опасный предмет из бумажной оболочки. Оно нагло сверкает в свете настенного бра, как бы насмехаясь. Стискиваю зубы в решительном жесте.
Надавливаю на красную нить. Она прогибается под давлением лезвия, но остаётся нетронутой. Касается кожи, обжигая каждую частичку невидимым огнём.
Я осторожно провожу остриём вверх – вниз, пытаясь разорвать этот самодельный браслет. Впиваюсь пальцами в холодный металл, не замечая, как ноют пальцы от острой боли.
С силой вдавливаю лезвие в кожу. Проклятая нитка с треском разрывается на две половинки, падая на пол. Обжигающая боль в запястье парализует. Окутывает ледяным дуновением страха.
– Что это? Кровь?
Едва дышу. Хриплю, смотря, как багровые змеи опутывают запястье. Лижут горячими языками кожу.
Морозный ужас проникает в душу, пульсируя в висках маленькими молоточками.
Я ужасно боюсь вида крови!
Ещё с детства, после того, как молоденькая медсестра исколола мне все вены в поисках места для укола. Но тогда я просто растеклась по кушетке, грохнувшись в обморок.
Уже в старшем возрасте я просто предпочитала отворачиваться. Не смотрела, пока брали анализы, чтобы не травмировать психику. Покорно сцепливала зубы, смотря в противоположный угол кабинета. Но теперь все мои страхи накатили с новой силой.
Сосредоточились здесь, в ванной комнате чужого дома.
Пара багровых капель ударяется о белоснежный кафельный пол, мелкими кляксами разлетаясь по периметру, и я в ужасе открываю рот. Металлический запах ударяет в нос, скручивая лёгкие. Вызывает рвотный рефлекс.
Я хватаюсь за дверную ручку, щёлкая замком. Выпадаю в мрачную спальню, понимая, что Никита, на моё несчастье, ещё не вернулся. Цепляюсь непослушными пальцами за спинку впередистоящего кресла.
Ноги не слушаются. Становятся ватными. Подгибаются, как у шарнирной куклы. Я зажимаю пальцами другой руки глубокий порез. Чувствую мерзкое чувство безысходности, захватывающее меня с головой.
Качаясь как пьяная, подхожу к двери.
– Никита!
Хриплю, начиная терять сознание. Ощущаю, как зловонный запах крови штопором ввинчивается в лёгкие. Отшибает разум, затуманивая сознание.
– Помоги…
Какой-то мерзкий писк вонзается в мой разум как настойчивый комар. Слёзы почему-то стекают по щекам. Отмахиваюсь от назойливого насекомого. Размазываю солёные капли по лицу, постепенно пробуждаясь.
Разлепляю веки, ощущая слабость во всём теле. Пытаюсь пошевелить языком, но он не слушается. Горло пересохло, как будто я целый день слонялась по пустыне.
Хриплю из последних сил, приподнимаясь на локте. Дрожу всем телом, пытаясь осмотреться.
Взгляд вперивается в бледно-жёлтые стены и побеленный потолок. Медленно скользит по незнакомому помещению, натыкаясь на какие-то мигающие приборы. Наталкивает меня на мысли о больничной палате.
Нервно дёргаюсь, замечая какое-то движение в углу комнаты. Пульс взвывает фонтаном в горле, когда взгляд выцепливает скрюченную мужскую фигуру, сидящую в тёмном кресле. Напрягаю зрение, различая до боли знакомые черты лица Антонова.
Хриплю, пытаясь его разбудить.
– Ни-ки-та.
Тяну к нему руку, и он неожиданно дёргается. Распахивает глаза, резко вскакивая. Подходит ко мне, нежно сжимая прохладные пальцы руки.
– Не шевелись. Я сейчас позову врача.
– Не надо.
– Лежи спокойно, мышка. Я сам решу, что нужно, а что – нет.
Резко обрубает. Нагибается ко мне, нежно целуя кончики пальцев. Обжигает горячим дыханием, порхая над кожей.
Раньше бы меня взбесила его фраза. Его желание всё контролировать. Решать за меня. Но теперь я вижу за этим беспокойство. Искреннюю привязанность. И это не может не радовать.
– Как ты?
Вглядывается в мои глаза. Закусывает губу, добавляя чуть охрипшим от напряжения голосом:
– Ты меня напугала. Чёрт, ты просто не представляешь, что я испытал, найдя тебя на пороге нашей спальни. Голую и окровавленную.
Прикрывает глаза, качая головой. Проводит пятернёй по лицу, стирая печать боли. Пытается вычеркнуть из памяти видения этого события.
– Прости, что тебе пришлось смотреть на меня обнажённую. Я обещаю, оплачу тебе сеансы психолога, как только разбогатею на цветах.
Пытаюсь пошутить, растягивая на губах дрожащую улыбку. Заглядываю ему в глаза, сгорая от смущения. Понимаю, что Антонов успел как следует всё рассмотреть, пока я пребывала в обмороке. Оценил состояние моего тела за эти пять лет разлуки.
