‒ Нет. Метафоры люблю. Кто ж виноват, что тут именно такие больше всего подходят?
Метафоры! Ну прямо эстет-интеллигент. А она…
Да ведь с самого начала она для него была точно такой же овцой, как и прочие. Цветочки, презенты, пафосные признания, показная страстность ‒ всё та же рассчитанная на дурочек присыпанная фальшивыми блёстками дешёвка.
‒ То есть для вас это просто дело принципа?
‒ Не только принципа. Ты меня реально зацепила.
Ну да, конечно. Чем вот только? Умом, душевной красотой, творческим талантом? И когда Герман всё это успел разглядеть? За три встречи и полтора разговора?
Но Саша и правда не дура. Приготовлен у неё один аргумент, который должен сработать.
‒ А если я на вас в полицию заявлю?
Герман прищурился, будто примерился к её фразе, потом посмотрел с любопытством.
‒ И что скажешь? Что влюблённый мужчина пытается добиться твоего внимания, дарит цветы и подарки, подвозит домой, спасает от пьяных придурков. Считаешь, они таким занимаются?
И столько самоуверенного сарказма было в его словах, что Саша почти мгновенно поверила: её мысль про полицию ‒ полная глупость. Но признавать это совсем не хотелось.
‒ Так ведь наверняка вы и подстроили тех пьяных придурков.
‒ У-у-у! ‒ с деланным уважением протянул Герман. ‒ Этим предположением ты тоже планируешь с полицией поделиться?
‒ Я скажу, что вы преследуете, ‒ заявила Саша с решимостью.
‒ Преследую? ‒ Герман хмыкнул с недоумением. ‒ А разве не ты мне позвонила и попросила о встрече?
Саша уже не задумывалась, просто отчаянно цеплялась за первые приходящие в голову слова.
‒ Моих знакомых. Моего парня. Мою подругу.
‒ А что опять с твоей подругой? ‒ поинтересовался Герман.
‒ Как будто вы не знаете! ‒ сердито воскликнула Саша, а он опять не стал возражать и оправдываться.
‒ А-а… я там точно был?
И как же захотелось вскочить, вцепиться в него, ударить.
Ну почему она не умеет драться? Почему настолько беспомощна, только и может, что бросаться вопросами, уповая на совестливость и порядочность, которых и в помине нет.
‒ Зачем вы их втягиваете? Они-то при чём?
Тем более, Саша понимала, любое её действие может отразиться на других. На тех самых, кто ни при чём. А Герман, словно специально для того, чтобы подтвердить её опасения, невозмутимо заявил:
‒ Так разве это не действенней?
Действенней. Перетерпеть самой гораздо проще и легче, чем смотреть на мучения тех, кто тебе небезразличен, кто близок и дорог и абсолютно не виноват, что подобное случилось именно с тобой.
‒ И что я должна сделать? Чтобы вы оставили всех остальных в покое. Переспать с вами?
‒ Фу, Саша, ‒ поморщился Герман. ‒ По-моему это как-то мелко и несолидно.
‒ А что тогда?
Он вздохнул, выдержал паузу, но при этом ни на мгновенье не спустил с неё цепкого внимательно взгляда, а потом произнёс как прежде вкрадчиво и мягко:
‒ А знаешь, совсем ничего плохого. Ничего унизительно или оскорбительного. Скорее, наоборот. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
Сначала Саша подумала, что просто не поняла его слова, ослышалась.
‒ Замуж? ‒ уточнила изумлённо и тут же поймала утвердительный кивок, частично развеявший сомнения, но озадачивший ещё сильнее. ‒ Зачем? Зачем вам это?
‒ А что? ‒ с показательным недоумением откликнулся Герман. ‒ Когда-то же и мне надо жениться. Почему не сейчас? Почему не на тебе? Ты меня более, чем устраиваешь. Красивая, порядочная, талантливая. Не тупая, не истеричка, не стерва, хотя и с характером. Но ‒ приятным характером. Думаю, даже мама тебя одобрит.
Мама одобрит? Он издевается?
‒ Вы серьёзно?
‒ Абсолютно.
Абсолютно серьёзно. Она тоже начинала верить.
Он почувствовал, что Саша готова сдаться, и тут же изменил условия. Придумал на ходу. Чтобы ещё жёстче, чтобы ещё безнадёжней. Решил прогнуть под себя ещё сильнее, до предела, пока не выйдет сломать. И сопротивляться теперь, когда уже показала слабость, не имеет смысла. Герман же убедился, что может добиться желаемого, и теперь тем более не остановится. А ещё он, кажется, догадывался, о чём она размышляла, читал её мысли без труда, словно по книге, и заранее торжествовал. Даже уступил снисходительно:
‒ В принципе, я не тороплю. Можешь подумать. ‒ Но тут же дополнил: ‒ Только не слишком долго, а то ‒ мало ли. ‒ Продолжил без перехода: ‒ И, если ты домой, могу тебя подвезти. У меня ещё есть немного времени.
Саша стиснула зубы, проговорила бесцветно, едва шевеля губами:
‒ Спасибо. Не надо, ‒ повернулась к выходу.
‒ Ну что ж, тогда ‒ до встречи, ‒ спокойно отозвался Герман, наблюдая, как она вылезает из машины, и пока не захлопнулась дверь, успел многозначительно сообщить: ‒ Буду ждать твоего звонка. С нетерпением.
Ерунда какая-то. Не может быть правдой. Замуж. Это просто прикол, идиотская шутка. Саша даже захотела ещё раз переспросить, развернулась, но машина уже стронулась с места. Зато Герман заметил её движение, непонятно, что точно подумал, но вскинул одну руку к уху, изображая, что разговаривает по мобильнику. Ответил без вопроса, намекнул, напомнил.
Саша на автомате двинулась вдоль улицы. Куда? Ну, наверное, к остановке, как всегда после универа: сесть на маршрутку, ехать домой. Эта, настроенная на привычные вещи, заточенная под условные рефлексы половина работала исправно и чётко. Зато другая, осознанная, отказывалась воспринимать реальность, будто отключилась под действием предохранителя или перешла в щадящий спящий режим, боясь перегореть. Поэтому Саша и увидела его в самый последний момент, едва не налетев. Или даже не так ‒ внезапно прозрела, возвращённая в действительность прозвучавшим совсем близко собственным именем.
‒ Сашка?!
‒ Костя?
Он шёл навстречу. Точнее, уже не шёл, стоял, прямо перед ней.
‒ Где ты была?
И по интонациям, и по голосу, и по выражению лица, в которых отразились сразу и недоверие и надежда, и гнев и волнение, Саша определила: он уже знает где, а значит, нет смысла выкручиваться и врать. Но это даже к лучшему, что можно сказать прямо:
‒ В машине. С Германом.
Костя с силой втянул воздух, так что ноздри раздулись, поинтересовался напряжённо и холодно, не скрывая неприязни:
