‒ Да я тоже пойду, ‒ кивнула Саша, напомнила: ‒ Нам же на одну остановку.
‒ Ну да, точно, ‒ послушно подтвердил Костя.
Они дошагали в безмолвии, и пока стояли, не проронили ни слова, только увидев нужную ему маршрутку, Костя торопливо притянул Сашу к себе, прижал, прикоснулся губами к виску. Ещё бы в лоб поцеловал, словно при последнем прощании. Саша почему-то именно так восприняла.
Вроде бы и не поссорились, не разругались, а всё равно, ощущение, словно тучи внезапно набежали. И до того не слишком ясно было, сплошная переменная облачность, а сейчас уже точно ‒ пасмурно, без прояснений. И в довершение грянул гром.
Глава 8
Пока Саша провожала невидящим взглядом маршрутку, увозившую Костю, кто-то подошёл со спины, тронул за плечо, настолько осторожно, что она не испугалась, не удивилась, даже не сразу поняла, что действительно почувствовала, что не привиделось. А потом прозвучало имя. Голос был мягкий, вкрадчивый, но оглушил, словно петарда грохнула возле самого уха, и ощущения такие же ‒ желание разозлиться, выругаться, заорать.
Саша резко развернулась и наткнулась на безмятежный свинцово-серый взгляд.
‒ Надо же. Опять пересеклись. ‒ Герман держал в руке пакет из крафт-бумаги. ‒ Выхожу из магазина, а тут ‒ ты.
Саша безучастно молчала, смотрела на него пустыми безразличными глазами, а он будто не замечал. Или его и так устраивало? Или ему вообще было абсолютно наплевать на то, что она чувствовала и думала? Он просто делал, что ему хотелось в данный момент, не считаясь ни с чем и ни с кем.
‒ А ты почему одна? ‒ Герман огляделся по сторонам. ‒ И, по-моему, какая-то печальная. ‒ Он сочувственно качнул головой. ‒ Этот твой, что, сцену устроил и укатил? ‒ Не дожидаясь подтверждения, сделал вывод: ‒ Детский сад.
‒ Вы никуда не торопитесь? ‒ стараясь остаться отстранённо вежливой, спросила Саша.
‒ В общем-то нет, ‒ на секунду задумавшись, ответил Герман. ‒ Я сам себе хозяин. Сам устанавливаю распорядки и правила. А почему ты интересуешься? Хочешь меня о чём-то попросить?
Ну да. Отвалить, убраться куда подальше. Но у Германа опять нашлись свои предположения.
‒ Может, тебя подвезти? У меня действительно сейчас есть свободное время. ‒ И, похоже, идей у него достаточно, на любой вкус. Например, таких: ‒ А слушай-ка, Саша. Как насчёт выпить? ‒ он чуть наклонил бумажный пакет, который держал в руке, и в нём блеснула стеклом изящно вытянутая бутылка. ‒ Отличное вино. И стресс снимает. Что скажешь?
Свинцово-серый взгляд был по-прежнему безмятежно прозрачен, но Сашу он больше не обманывал. Она прекрасно знала, что Герман только изображал вот эту незамутнённость сознания, а на самом деле всё прекрасно видел и понимал: и её чувства, и её мысли, и её желания. Просто ему нравилось наблюдать, и он до бесконечности готов вроде бы по-детски наивно «тыкать палочкой», выясняя её болевой порог, пределы терпения, выдержки и стойкости, исследуя, анализируя и соответственно последним данным внося коррективы.
‒ Хотите меня напоить?
‒ Да брось, ‒ Герман махнул свободной рукой. ‒ Я подобной ерундой не страдаю. Это ‒ себя не уважать. Да мне и без надобности. И бутылка всего одна, а нас двое. ‒ Он критично оглядел народ, собравшийся вокруг стеклянного павильона остановки, дорогу, по которой не останавливаясь мчались машины. ‒ И, может, тебя всё-таки подвезти? Ну что ты тут будешь стоять? Час пик, транспорт набит. Честно, уже с трудом представляю, как это ‒ на нём ездить. ‒ Он брезгливо поморщился. ‒ И освежить воспоминания не тянет, достаточно взглянуть со стороны.
‒ Ну, хорошо. Подвезите, ‒ холодно согласилась Саша.
Лишь бы он заткнулся и перестал её доставать. И Герман заткнулся, даже застыл на мгновение, чуть сдвинул брови, словно усиленно пытался осознать ‒ не ослышался ли, правильно ли воспринял Сашины слова?
Всё правильно. Она бы так ответила любому из своих знакомых с машиной. Любому. И пусть Герман не думает, что может заставить её по-особому относиться к себе, легко развести на эмоции, выбить из равновесия.
Хотя… какое там равновесие, когда все мысли только об одном: что, если Костя видел из маршрутки, как возле неё опять обрисовался Герман, стоило ему отойти? Разве после такого, он сможет ей верить? Разве не будет считать, что она его обманывает и предаёт, променяв на статусного мужика, деньги и крутую тачку. Вот эту самую ‒ серебристо-серую, почти под цвет глаз владельца, в которую Саша сейчас садилась. Она на автомате пристегнулась, а Герман для начала пристроил пакет с бутылкой на заднем кресле, потом тоже уселся, спросил:
‒ Тебе домой?
Машина плавно тронулась с места.
‒ А куда ещё?
‒ Ну, не знаю. Если…
Да что ж она творит? Всё же не так! На самом деле ‒ не так!
‒ Остановитесь! ‒ почти закричала Саша. ‒ Пожалуйста, остановитесь!
Герман опешил, не прикидываясь, по-настоящему, затормозил, вильнув в сторону тротуара.
‒ Что случилось?
‒ Нет. Ничего. ‒ Саша с силой вдавила клавишу на застёжке ремня, откинула его. ‒ Просто мне надо выйти.
‒ Тебе плохо? ‒ Герман нахмурился, посмотрел с тревогой, но Саша опять возразила:
‒ Нет, не плохо. Но так однозначно будет лучше. ‒ Она выбралась из машины, и прежде чем закрыть дверь, произнесла громко и отчётливо: ‒ Пожалуйста! Больше не подходите ко мне.
Герман ничего не сказал, даже не попрощался. Хотя, может, и сказал, но Саша не услышала: за хлопком двери, за шумом улицы и топотом своих торопливых шагов, за гулким стуком собственного сердца. Она почти бежала, поскорее, прочь.
Какая глупость ‒ опять усесться в его машину! Что она пыталась этим показать? Что Герман значит для неё не больше, чем какой-нибудь случайный водитель? Так ведь это не так, совершенно не так, как бы ни хотелось о подобном думать.
Не стоит прятаться за иллюзию, она как мыльный пузырь ненадолго наполнит мир радужными переливами, а потом лопнет, обнажив истинные зачастую мрачноватые краски. Точно так же не стоит приравнивать Германа ко всем остальным, он занял особую позицию и, похоже, не собирается с неё сходить, и с этим придётся считаться. Да ‒ не хочется. Проигнорировать, сделать вид, что всё просто ‒ гораздо легче и предпочтительней, только вот не выйдет. Он не даст, он будет постоянно возникать на пути и гнуть своё, упёрто, азартно и, возможно, особо не выбирая средств.
Когда садилась в машину, Саша не боялась, что Герман насильно увезёт её куда-то. «Он подобной ерундой не страдает. Это ‒ себя не уважать. Ему и без надобности». Ему именно это и надо, чтобы она согласилась с ним поехать. Сама. И на всё остальное согласилась. Обязательно ‒ сама. Иначе ему неинтересно. И она… Дура! И не важно, что таким образом Саша пыталась продемонстрировать своё безразличие и в какой-то мере даже превосходство, всё равно получилось согласно его расчётам: она поехала с ним, и он её не заставлял.
