Лакшин распахнул дверь, вошёл первым, щёлкнул выключателем.
— Заходи.
Она вошла. Раньше было любопытно, но спокойно, а тут вдруг стало немного волнительно.
Лакшин захлопнул дверь за её спиной.
— Сейчас. Кошелёк найду.
В квартире царила абсолютная тишина. Судя по количеству дверных проёмов, комната одна, хотя, возможно, она проходная, но это никак не влияло на ощущение, что кроме их двоих никого здесь больше нет.
— А где все? — поинтересовалась Даша.
— Кто «все»? — уточнил Лакшин, снимая куртку и вешая её на крючок.
— Ну-у, родители.
— Я здесь один живу. Они в другом месте, — выложил он беззаботно, ввернул, ухмыльнувшись: — Но, если ты очень хочешь с моими родителями познакомиться, можно к ним поехать.
— Один, — повторила Даша возмущённо. — Мог бы и раньше сказать.
Лакшин застыл, уставился вопросительно:
— А в чём проблема? Или, — он опять ухмыльнулся, наклонил голову к плечу: — боишься, если останешься со мной наедине, не выдержишь и…
Идиотская многозначительная пауза. Даша фыркнула снисходительно.
— Чего не выдержу?
— Ну не знаю, — не убирая с губ улыбки, тихонько произнёс Лакшин. — Но теперь-то тебя ничего смущать не должно. Мы тут одни, никого больше нет. Никто не увидит и не услышит.
Фразы провокационные, а голос такой вкрадчиво-интимный. Специально сделал или у него уже автоматом получается?
Мягкая бархатистость приятно обволакивает, и даже смысл сказанного уходит, западаешь на тембр и интонации. Да-да-да, и тут все тают и бросаются к Лакшину в объятия, еле успевая томно выдохнуть: «Данила, я ваша навеки».
Только вот сейчас — не тот случай. Но откровенно делиться своими размышлениями Даша не стала, просто коротко произнесла:
— Я пойду.
— Всё-таки боишься, раз вот так сбегаешь? — Лакшин прищурился, качнулся вперёд, будто хотел приблизить, но быстро передумал, хотя, скорее всего, просто дразнил.
Да на самом деле дразнил — мимикой, действиями, словами. С любопытством наблюдал, как за подопытным хомячком, изучал рефлексы.
— А что мне здесь делать? — Даша дёрнула плечами.
— Можно поужинать. Хочешь, пиццу закажем. Или что ты предпочитаешь? Против ужина ты же ничего не имеешь?
— Против ужина — ничего, — подтвердила она и тут же добавила: — Но я лучше дома.
— Почему?
Потому! Потому что она не тупой хомячок, и не наивная дура, и не собирается вестись на дешёвые провокации.
— А я разве обязана тебе объяснять?
Лакшин мотнул головой: объяснять не обязана, но…
— Тогда останься, не убегай. Если тебе всё равно, и ты ничего не боишься.
Не боится Даша. Ни капли не боится. Но в чём-то он прав: на самом деле она не настолько невозмутима, как хочет казаться. Нет, ей не страшно, но беспокойно, непонятная тревога тихонько царапается в груди. Из-за неё хочется закусить губы, отвести взгляд, отступить назад, шагнуть вперёд, оказаться ещё ближе, сделать всё сразу и не делать ничего. Почему-то рядом с ним всегда так, и это невероятно бесит. Раздражают даже собственные слова и действия, а от его — злость только прибывает.
— Лакшин, ты, честно, достал! Детский сад какой-то. Почему я должна тебе что-то доказывать? Да думай, что хочешь. Что сбегаю, что боюсь. Или ещё чего. Мне как-то по фигу. Вообще по фигу.
И зачем она тут распинается, стоит, так и не сдвинувшись с места? Давно же собиралась уйти. Так что держит? Ведь не желание произнести кучу этих ненужных фраз. К чему впустую сотрясать воздух? Если её действительно нисколько не волнуют его предположения.
Даша вскинула руки, взмахнула раскрытыми ладонями, произнесла не столько для Лакшина, сколько для себя:
— Всё, хватит! Я ухожу.
И шагнула — наконец-то — не назад, не вперёд, а как надо, в направлении входной двери. Но… всё равно не ушла.
Лакшин тоже шагнул, преградил дорогу, уставился в глаза.
— Да ладно. Ты же не хочешь уходить. Иначе бы и не пришла. Признайся уже.
— Ты больной что ли? — сердито выкрикнула Даша, подалась в сторону, надеясь обогнуть его, но он тоже сместился, опять оказался на пути, ещё и надвинулся, заставив её невольно отступить.
Если сделать ещё шаг назад, дальше будет вешалка и тумба под ней. Но зачем Даша станет его делать? Она не напугана, чтобы пятиться и юлить, она — злая и раздражённая и за себя не отвечает.
— Пропусти!
Лакшин несколько мгновений стоял неподвижно, потом всё-таки отодвинулся. Даша торопливо устремилась к двери, обходя, зацепила локтем и случайно, и неслучайно одновременно и тут же почувствовала на нём крепкую хватку. Лакшин не потянул назад, просто остановил, а она не стала дёргаться, вырываться. Развернулась, процедила сквозь сомкнутые зубы:
— Отцепись.
— Нет, — возразил он твёрдо.
Даша шумно выдохнула, раздув ноздри, повторила с угрозой:
— Отцепись!
И едва сдержала желание влепить пощёчину, наотмашь. Раз по-другому он не понимает. Вместо этого ухватила за рубашку возле ворота, смяла в кулаке тонкую ткань, чтобы хоть как-то справиться с собой.
28
Время вдруг зазвучало: каждое пролетающее мгновение ударом пульса отзывалось в висках. Воздух сгустился, упруго задрожал маревом почти осязаемого напряжения, колол несуществующими электрическими разрядами.
Лакшин разжал руку, но не убрал, она так и лежала на локте, но через рукав куртки Даша её почти не чувствовала, может, потому и не торопилась окончательно стряхнуть. У неё вообще не получалось шевельнутся, а уж тем более что-то сказать. А ладонь медленно двинулась вверх, пальцы крепко стиснули изгиб плеча.
Сердце дрогнуло, мурашки пробежали по шее и спине, и Даше показалось, Лакшин испытал нечто похожее. Потому что переглотнул, задышал глубоко и слышно, потому что губы чуть приоткрылись.
Они словно обменялись ощущениями или среагировали в унисон, необъяснимо настроившись друг на друга.
