Однако когда он вошел в спальню, его сердце остановилось, а все мысли вылетели из головы.
Окутанная ароматным золотистым светом, Мак лежала на кровати, повернувшись к нему, закинув за голову согнутую, руку. Она что-то сделала с волосами — они стали гладкими и блестящими — и как-то экзотично подкрасила глаза и губы. А ее длинное прелестное тело было едва прикрыто черными кружевными лоскутками.
Мак провела свободной рукой по бедру.
— Вот это и есть «Ла Перла».
— О, благодарю тебя, создатель.
Мак поманила его согнутым пальцем.
— Может, подойдешь и рассмотришь получше.
Картер подошел к ней, сел рядом, провел ладонью по ее телу.
— У меня дыхание перехватило. Ты была в этом в тот вечер?
— Мм-мм-хм-мм.
— Если бы я знал, ты ни за что не добралась бы до машины.
— Неужели? Может, покажешь, что бы ты сделал, если бы знал.
Картер наклонился, нежно прикоснулся губами к ее губам, и его тут же пронзило такое острое желание, такая первобытная, необузданная страсть, что он не смог оторваться. Он вдохнул ее приглушенный вздох и распалился еще больше.
Возбуждение и любовь бушевали в нем, сливаясь в бескрайнее желание к ее губам, к ее телу, к ее вкусу, тому самому, что мгновенно разжигало огонь в его крови.
Его губы метались по ее лицу. Его руки блуждали по ее телу.
Мак словно взорвалась под ним, изогнулась, стягивая с него рубашку, царапая ногтями спину. Их тела сплелись, дыхание стало судорожным. Они метались по крохотному островку, освобожденному от груды одежды, исследуя друг друга, наслаждаясь друг другом.
Прикосновение, ощущение, обладание, растворение.
Мак и не представляла, что можно быть такой необходимой, такой желанной и самой так нуждаться в ком-то другом. Она словно заживо горела на костре своих желаний, его желаний.
Картер перекатил ее на спину, развел ее бедра и вонзился в нее. Она бы вскрикнула, если бы хватило дыхания.
Ошеломленная, онемевшая, беспомощная, она вцепилась в простыню, как в якорь спасения, но Картер схватил ее руки, завел за голову и увлек за собой в первобытный, яростный, исступленный ритм, замерший, лишь когда они оба сорвались с вершины в бездонную пропасть.
Он рухнул на нее, не отпустив ее рук, и нежно-нежно поцеловал.
Мак все не могла пошевелиться, купаясь даже не в наслаждении — в изумлении.
— Я был груб, — прошептал он. — Я не…
— Знаешь что? — прервала она, улыбаясь. — Я вернусь в «Нодрстром» и скуплю весь их запас «Ла Перла» в своем размере. И никогда не буду носить ничего другого.
— Может, прикупишь и каких-нибудь витаминов? Много-много витаминов и минералов.
Мак рассмеялась и перекатилась на бок, как и Картер, и они оказались лицом к лицу.
— У тебя такие спокойные глаза. Невозможно подумать, что в постели ты зверь.
— Твое тело виновато. Ты не замерзла?
— Нет. И, пожалуй, не замерзну уже никогда. Ты можешь остаться?
— Да.
— Хорошо. Я должна тебе яичницу.
Эммелин стояла подбоченившись в центре хаоса, прежде известного, как спальня Мак.
— Никогда бы не подумала, что вы с Картером сексуальные маньяки.
— Да, но все это я сотворила сама.
— Тогда напрашивается вопрос: почему?
— Я навожу порядок.
— В этом мире наведение порядка обычно означает, что каждая вещь находит свое место.
— Все еще впереди. Хочешь эту сумочку? Я никогда ею не пользуюсь.
Преодолев горы одежды и аксессуаров, Эмма добралась до коричневой сумочки с клапаном.
— Неудивительно. В этом цвете она похожа на высохшую какашку. Может, ты ею не пользуешься, потому что она безобразна?
— Пожалуй. Не пойму, что на меня нашло, когда я ее покупала. Брось ее в ненужное. Вон в ту кучу.
Эмма направилась в указанном направлении, но вдруг замерла и выронила сумочку.
— Ты выбрасываешь эти туфли?
Мак оглянулась. Эмма изучала светло-зеленые лодочки на высоченных шпильках.
— Я не могу в них ходить. Каждый раз натираю пузыри.
— Потрясающие туфли.
— Знаю, но натирают ноги. — Мак покачала головой, заметив алчный блеск в глазах подруги. — Тебе они не подойдут.
— И почему у Лорел и Паркер одинаковый размер, а у нас с тобой — нет! Это несправедливо. — Эмма осторожно повернулась, не выпуская туфли из рук. — Как вы с Картером умудряетесь заниматься здесь сексом?
— Справляемся. Правда, в последнее время я в основном остаюсь у него. Когда он видит все это, то бросается помогать. Нельзя привлекать мужчину к наведению порядка в шкафу. Представляешь, он начал пересчитывать мои туфли!
— Мужчины ничего не понимают в обуви.
— Ладно, положи эти лодочки в кучу, которая остается, вон туда. Действительно, жаль выбрасывать такую красоту. Я буду надевать их на сидячие мероприятия.
— Отличная мысль.
— Вот видишь, а он бы не понял. И у него появилась бы такая задумчивая складочка между бровями.
— Итак, если не считать задумчивые складочки, вы хорошо ладите?
— Мы отлично ладим. Почти идеально. Не знаю, почему я так паниковала вначале. А что ты думаешь об этой блузке? Она очень похожа на ту блузку. От одной придется избавиться, но от какой?
Эмма уставилась на две черные блузки.
— Они черные. А черных блузок много не бывает. Это основа гардероба.
— Вот поэтому я тебя и позвала.
— Следовало позвать Паркер. Ты ведь сказала, что затеяла это в четверг. В прошлый четверг.
— Паркер сюда пускать нельзя. Она впадет в кому на месяцы. Я не могу так поступить с ней. И я заказала все необходимое. Коробки для обуви, вешалки и такую штуковину с крючками для сумок или ремней. Кажется. Я смотрела системы для хранения одежды, но совсем в них запуталась. К тому же я выбрасываю двадцать пять процентов. Сначала я хотела выбросить половину, но потом одумалась.
— Ты же ничего не разобрала почти за неделю.
— Ну, если учесть работу и Картера, и странное нежелание сюда подниматься, то ничего удивительного, однако сегодня я решила не отвлекаться.
— А как же Картер?
— У него встречи с родителями учеников. И мы же видимся не каждый вечер.
— Верно. Почти каждый. Ты счастлива. Благодаря ему.
— Да. Только есть одно но.
— О-о.
— Ничего страшного, так, ерунда. Он сказал, что я могу держать у него кое-какие вещи.
