Мак согласно кивнула.
— Я прочла твое предложение. И посмотрела рисунки Лорел. У нас нет точно того, что нужно, но есть несколько очень близких вариантов. Я собрала впечатляющую коллекцию официальных портретов — помолвка и свадьба — и отдельно фотографии, печатавшиеся в журналах. Ты говорила, что у мамаши загорелись глаза, когда ты упомянула про художественный альбом. Я принесла образец. Во время презентации я сделаю портрет матери и дочери, сбегаю домой, распечатаю, вставлю в рамку, запакую и подарю матери.
— Великолепно. — Паркер улыбнулась. — Потрясающе. Я лично предлагаю три сценария — от репетиции до отъезда новобрачных — в разных стилях. Попробую уговорить их на тот, что мне кажется лучшим.
— Сказочная принцесса двадцать первого века, — мечтательно произнесла Эмма. — Мой любимый.
— Вчетвером мы уже потратили не меньше сотни рабочих часов и, по-моему, все предусмотрели, — заметила Лорел.
— У меня хорошие предчувствия.
— Эмма, у тебя почти всегда хорошие предчувствия. И если бы они оправдывались, меня бы уже завалило работой, — проворчала Мак, собравшись уходить.
— Что болит, Мак? — остановила ее Паркер.
— В основном ноги.
— С тем же успехом можешь все рассказать. — Лорел выбрала крохотный сандвич. — Нас трое против тебя одной.
— Ничего особенного. И я не понимаю, почему нужно изливать душу каждый раз, как хочется похандрить.
— Ну, мы же девчонки, — напомнила Эмма. — Твоя машина у твоей матери.
— Да. Моя машина у моей матери. Линда подкараулила меня утром. Я злюсь. Я буду злиться, когда она решит ее вернуть, потому что бак наверняка будет пустым, а в крыле, очень вероятно, будет вмятина. Конец истории.
— Я знаю, как ты злишься. — Паркер подобрала ноги под себя. — Но сегодня ты не злилась.
— Сейчас злюсь.
— Ты не все выложила. Картер был у тебя, когда явилась Линда, верно?
— Она набросилась на него, как набрасывается на любого, у кого есть пенис. Я хотела сквозь землю провалиться.
— Он огорчился? — спросила Эмма.
— Из-за нее? — Мак отошла к окну. — Я не знаю. Не уверена. Я была слишком расстроена. Я отдала ей ключи… чтобы избавиться от нее.
— Я даже не спрашиваю, зачем ей понадобилась твоя машина. — Лорел налила себе чаю. — Какая разница? Но я не понимаю, чем расстроил тебя Картер.
— Ничего подобного. Я злюсь на себя. За то, что все это случилось, за то, что все зашло так далеко, за то, что я не думала, не осталась на планете Реальность.
— О, Мак. — Эмма с сочувствием посмотрела на подругу. — Ты поссорилась с Картером.
— Нет. Да. Нет. — Мак резко обернулась. — С ним невозможно поссориться. Когда ссорятся, орут или швыряются чем попало, говорят такое, о чем позже сожалеют. Вот почему это называется ссорами. А он просто сохраняет благоразумие.
— Повесить, — припечатала Лорел, заработав злобный взгляд Мак.
— Сама попробуй. Вот попробуй внушить такому, как Картер, что ты неправильно поступила. Ничего не выйдет. Своей несокрушимой логикой он отбивает все слова, как мячики.
— Ты с ним порвала. — Судя по тону, Эмма перенесла все свое сочувствие на Картера.
— Я не знаю, что я сделала. И, скажи на милость, как можно порвать с человеком, с которым ты официально не вместе? Я объясняла, что виновата, а он не слушал. Надо было все задавить в самом начале. Но меня занесло, сбило с ног. А когда моя мать вошла утром в студию, меня словно выбросило в реальность.
— И ты не собираешься остановить Линду? — спросила Паркер.
— Дело не в этом, — возразила Мак, хотя понимала, что причина ее злости отчасти именно в этом. — Я не хочу причинить ему боль. Вот что главное. Он думает, что любит меня.
— Думает? — переспросила Лорел. — Или любит?
— Он романтизирует. Меня. Все.
— Тот самый мужчина, который всегда сохраняет благоразумие? Мужчина с несокрушимой логикой? — Паркер поджала губы, склонила голову. — Но тебя он романтизирует.
— Многогранная личность, — пробормотала Мак, вдруг почувствовав себя безумно усталой и разбитой.
— Думаю, главное не в том, какие чувства испытывает или не испытывает к тебе Картер, а в том, что чувствуешь ты. Ты любишь его, Мак?
— Паркер, не дави. Он мне не безразличен, вот что важно.
— Не увиливай! — возмутилась Лорел. — Здесь возможно только одно из двух: да или нет.
— Я не знаю! Я не знаю, что делать с этими новыми чувствами. Он ворвался в мою жизнь и треснулся лбом о стену, а голова кружится у меня. Лорел, ты первая сказала, что он — не мой типаж. И ты была права.
— Пожалуй, это была одна из моих редких ошибок, но решать в любом случае тебе. А больше всего, Мак, меня раздражает и разочаровывает то, что — когда доходит до любви — ты прячешься за Линду.
— Мне нужно время, только и всего. Мне необходимо время, чтобы обрести равновесие, ритм, а рядом с Картером я просто перестаю соображать.
— Ну, тогда не спеши, — посоветовала Паркер. — Удостоверься.
— Обязательно. А куда деваться?
— Только запомни: если он тебя любит, я на его стороне.
Паркер подумала, что кое-кто сказал бы: она, мол, сует нос не в свое дело, но этот кое-кто ее просто не знает.
Она решает проблемы. И если она хотя бы не попытается решить проблему своей лучшей подруга, тогда вряд ли она чего-то стоит как профессионал.
Паркер вошла в «Кофейный разговор» полная решимости сделать все, что в ее силах.
В воскресный вечер кофейня была забита битком. Тихий гул разговоров. Шипение вспенивателя молока. Шуршание кофемолки… Картер обнаружился за столиком на двоих. Паркер натянуто улыбнулась.
— Привет, Картер, спасибо, что согласился встретиться.
— Неужели ты сомневалась? Вы сегодня были заняты.
— Днем. Все прошло очень хорошо, — сказала она, подумав, что не стоит попусту тратить время. — Мак была очень расстроена, но на клиентах это не отразилось.
— Мне жаль, что я ее расстроил.
— А она расстроила тебя. Но корень проблемы в ее матери. И, думаю, мы все трое прекрасно это понимаем, хотя и реагируем по-разному.
— Она смутилась. Я имею в виду Макензи. И зря. Меня не надо стесняться.
— Мать всегда ее смущает. — Паркер подняла глаза на остановившуюся у столика официантку. — Жасминовый чай, пожалуйста.
— Через минутку. Доктор Магуайр?
— То же самое. Два жасминовых чая.
— Картер, я кое-что объясню, чтобы ты лучше понимал ситуацию, а что дальше, решать тебе. — Паркер стянула перчатки, расстегнула пальто. — Я не знаю, сколько она тебе рассказала, и, если бы она узнала о моем вмешательстве, разозлилась бы до смерти, но я не могу спокойно смотреть на все это. Ее родители развелись, когда ей было четыре года. Ее отец — а она его обожала — бросил ее так же легко, как Линду. Он легкомысленный человек. Не расчетливый, как Линда, а просто легкомысленный. Он рос в богатой семье, с детства имел жирный трастовый фонд. Наверное, я кажусь лицемерной, но…
