Папик захохотал. Он хохотал сладко, долго, демонстрируя во всей красе свои замечательные зубы. А когда отсмеялся, сказал:
— Ну-ну, считай, что так. Это твоё утверждение показывает незрелость твоего ума, твою слепоту и глухоту. Ха-ха-ха! — захохотал он снова. — Никто ничего сам не решает, мальчик. Ты — на рельсах, и они давно, со дня рождения, благополучно везут тебя туда, куда нужно обществу, чтобы ты ехал. Своё слово я сказал. Если ты любишь мать, ты становишься художником. — Он не добавил «и стараешься», это подразумевалось, он знал меня — если я буду что-то делать, я буду «стараться», из кожи буду лезть вон, чтобы это получилось.
Как во сне, получал я аттестат, слушал красивые напутственные речи.
Тоша сидела подавшись к залу. Улыбалась дежурной улыбкой. Неужели она так любила наш класс, что ей больно расставаться с ребятами?
Вот подходит к президиуму Рыбка. Тоша улыбается ей вымученной улыбкой и точно так же, как Рыбка, обречённо слушает косноязычную от волнения речь директора, хвалебную речь Зверюги. Тоша чего-то боится. Чего? Они с Рыбкой смотрят друг на друга — повязанные любовью.
Рыбка осталась хрупкой. Глазастый загадочный для окружающих подросток. Каждую минуту своей жизни в школе я чувствовал Рыбку рядом: она говорила то, что сказал бы я, поступала так, как поступил бы я, и вместе с тем я был от неё совершенно свободен, ничем не обязан ей.
Сейчас, увидев, как смотрит на Рыбку Тоша, я невольно позавидовал — на меня Тоша никогда так не смотрела.
Все учителя говорят ребятам хорошие слова, Тоша молчит.
Почему ей так не по себе?
Утренний разговор с папиком всплывает в ту минуту, когда директор, протягивая мне аттестат и пожимая руку, говорит:
— Уверен, Холодов, ты оправдаешь наши надежды — станешь известным художником.
Художником?!
Нет, я не считал законченным наш с папиком разговор. Решил завтра же утром явиться домой и, застав папика врасплох, выложить свои аргументы. Папик же любит меня! Не захочет же стать причиной моей неудавшейся жизни!
— Почему художником?! Холодов идёт, насколько я в курсе, на мехмат, — громогласно заявляет Зверюга.
И я улыбаюсь ей, стараясь в этот миг не видеть Тоши, её напряжения и непонятного мне страха.
— Да, я решил идти на мехмат, — подтверждаю я.
За целый день не удалось перекинуться с Тошей ни словом. Сразу после вручения аттестатов начался педсовет. А мне пришлось идти домой за пиджаком. А ещё за цветами.
Не хочу признаваться себе в этом, но я ревную Тошу ко всем.
Сидит она в учительской на педсовете, я завидую тем, кто с ней вместе дышит одним воздухом, слышит одни и те же слова. Едет она в автобусе, я завидую тем, кто садится или стоит с ней рядом. Я завидую ребятам, с которыми она разговаривает. Бывшим ученикам, с которыми она уходит неизвестно куда. Мне кажется, все отщипывают от Тоши принадлежащие мне её слова, её улыбки. Я ревную её к воздуху, которым она дышит, к стенам, в которых она сейчас находится.
Покупаю Тоше гвоздики. Сколько раз при мне ей подносили цветы бывшие ученики, наши ребята! Радуется она по-настоящему только гвоздикам. И я отбираю ей девять гвоздик — три розовых, три белых и три сиреневых.
Наконец выпускной вечер.
Перетерплю его, и больше никто никогда не помешает мне быть с Тошей вдвоём, никто не будет отнимать её у меня.
Много домашних тортов понапекли девчонки. Много у нас шампанского. Много конфет. Чтобы не мучиться из-за того, что Тошу непрерывно приглашают танцевать, выпиваю бокал шампанского и бреду в свой класс. Посижу в тишине, в темноте — кончится же когда-нибудь этот дурацкий вечер, и мы с Тошей… останемся вдвоём?!
Но класс не пуст. Волечка, Рыбка, Сан Саныч, ещё человек пять распивают шампанское. И с ними Зверюга.
— Вот тебя-то нам и не хватало! — возопил Волечка. — А я тебя искал! У меня к тебе разговор.
Где он меня искал? Какой разговор?
Сразу забываю о словах Волечки, потому что Зверюга говорит:
— Я должна вам признаться, ребята, я буду скучать о вас. Хоть иногда навещайте старуху.
— Ну какая вы старуха? — театрально взмахивает руками Волечка. — Вам только недавно исполнилось сорок! Разве сорок это старость?!
— Смотря как ощущать себя, — говорит Зверюга. — Я и смолоду чувствовала себя старше всех. — Она улыбается, а я не верю её улыбке, что-то уж очень натужно она улыбается. — Не забывайте, ребята, математику, — говорит Зверюга. — И в жизни страны, и в жизни человека должен быть строгий порядок. Порядок определяет надёжность жизни. Не верьте, что мир — это хаос. Мир — это порядок. Гармония. Как в математике. Если устроить всё по порядку, не получится неожиданностей.
Слова Зверюги нравятся мне.
Гармония: это когда в согласии жизнь и смерть, дурное и хорошее. Чувство вины перед дедушкой точно мхом заросло — есть, но не саднит внутри. Да, никогда не забыть. Да, не искупить. Но надо жить с этой виной, она осталась во мне как напоминание — осторожно, не повтори, не оступись ещё раз. Это чувство вины перед дедушкой заставляет меня звонить родителям: как они?
Гармония: в согласии добро и зло.
Математика — гармония.
— Псих! На мехмат?! Ты?! — орёт Волечка. — Да знаешь ли ты, что совершаешь преступление?! Решил искалечить свою жизнь? Жизнь одна, в ней нельзя ошибиться. А ты — художник!
Странно, что он говорит такое при Зверюге?!
— Математика не для тебя, сухая наука!
Что, Волечка совсем с ума сошёл? Он же сам идёт на мехмат! Он же так радовался, что мы будем всегда вместе! На сто восемьдесят градусов разворот?!
— Этих математиков, как собак нерезаных, каждое событие и чувство готовы перевести в числа. Ты слепой? Оглянись, что вокруг делается! Деревья вырубают, землю заливают асфальтом, вместо живой жизни — механизмы. — «При чём тут деревья и земля?» — недоумеваю я. — Кто-то должен побороться за человека, за его душу! Ты должен стать художником! И даже в голову не бери: не пущу на мехмат. Я — твой друг, я отвечаю за тебя.
Зверюга всё-таки ворвалась в речь Волечки:
— Что с тобой стряслось? Ты заболел? Ты же десять минут назад говорил о том, что без математики не представляешь себе жизни! Я же договорилась… у меня там ученик… да вы все трое — прирождённые математики! — Рядом со Зверюгой маленькая Рыбка — совсем ребёнок у подола матери. Она смотрит на меня и молчит. Что думает она, Золотая Рыбка моего детства? Но Зверюга отвлекает меня от Рыбки. — Математика погибнет без тебя, — говорит мне Зверюга.
На неё жалко смотреть. Красные пятна. Прыгают губы. Совсем не походит на Зверюгу. Выглядела бы смешно — такая большая и чуть не плачет! — если бы не страдание в каждой черте её крупного некрасивого лица.
