Я начал с маминого.
Дорогой Карл Уве!
Ты, наверное, ждешь очередных отзывов, поэтому передаю, что сказал Хьяртан. Прочитав твое сочинение, он очень воодушевился. «Это литература, причем талантливая» — вот что мне запомнилось из его слов. Теперь он считает тебя равным и посылает (через меня) свой последний труд. Он сейчас пробует свои силы в прозе. Он полностью поддерживает твое желание писать, но сказал, что тебе наверняка недостает тех, с кем можно обсуждать написанное, и посоветовал выяснить, нет ли где-нибудь поблизости от тебя писательских курсов или семинаров наподобие тех, в которых участвует он сам. Еще он сказал, что тебе следовало бы связаться с агентом или издательством, чтобы обсудить перспективу.
(В этом я не уверена — по-моему, твоему дальнейшему развитию это лишь помешает, но Хьяртан полагает так, а я передаю его слова.)
Похоже, ты вполне успешно выпорхнул из «теплого родительского гнездышка» в «большой опасный мир», судя по тому, что научился видеть в жизни положительные стороны жизни. Иногда жизнь причиняет боль, но и дома, наверное, все было не так уж безоблачно? Возможно, там, где ты сейчас, тебе спокойнее, да и музыка всегда поможет.
Другие новости из наших краев: я мечтаю о собственном психиатрическом медицинском училище. Недавно я отыскала старый дом, где прежде располагалась школа, с просторными, красивыми и солидными помещениями, полными древней мудрости и знаний. Как мне хотелось бы обучать здесь своих студентов!
В Сёрбёвоге все ветшает — там царит беспомощность, бедность и неистребимая воля к жизни, непобедимое желание жить, выжить любой ценой. Мне нравится там бывать, потому что там я рядом с теми, кто мне близок. Но обстановка там удручает. Не понимаю, откуда у них вообще берутся силы. Их жизнь полна проблем, вызванных самыми обычными делами — проснуться, одеться, приготовить еду и так далее. И тем не менее у них есть воля и желание жить. Дедушка уверен, что доживет до ста. И ужасно этому рад! Бабушка, несмотря на психические и ментальные нарушения, следит за происходящим, или, скорее, происходившим, потому что путает прошлое и настоящее. Дедушка тоже не всегда соображает, где он и в каком времени. Чужая немощь — зрелище тяжелое, но иначе жизнь была бы пустой. Часто мне становится легче после разговора с тетей Боргхильд. Она умная и мудрая, обладает богатым жизненным опытом и уверенностью — и к тому же разговорчивая. На этой неделе я собиралась к ней съездить, вот и проболтаем весь вечер.
Насколько я понимаю, ты серьезно относишься к писательскому труду. Заниматься чем-то всерьез — это хорошо, если хватит духу, то возможности развития неограниченны. В этом я пока уверена.
По поводу свитера — я купила выкройку, которую, наверное, вполне можно переделать во что-то путное. Но вязать меня сейчас не очень тянет. Может, лучше куплю готовый или вышлю денег. Посмотрим.
Удачи во всем!
Обнимаю,
мама
Неужто Хьяртан и впрямь назвал меня талантливым? И посоветовал отправить рассказ в издательство?
Иначе мама бы так не написала.
Но что она подразумевает под «дальнейшим развитием»? Ведь тексты либо хорошие, либо нет?
Я вскрыл письмо от Хильды. Как я и ожидал, меня захлестнуло волной восторга. Ей не терпится прочесть еще что-нибудь, писала Хильда с присущей ей прямотой и искренностью.
Отложив письмо в сторону, я уселся за пишущую машинку. Стоило мне включить ее, как я придумал продолжение истории с кострами.
На этих кострах сжигают мертвых!
На кострах, горящих на всей этой бесконечной равнине, сжигают умерших! Сперва он этого не понял, но потом подошел ближе и увидел. Покойника поддевали чем-то вроде плоской деревянной лопаты и опускали в огонь.
Через час текст был закончен, я выдернул лист из пишущей машинки и бросился в школу делать ксерокопии.
Через три дня на пороге моей квартиры стояла Ирена.
Я пригласил ее войти.
Нам было неловко, хоть Ирена и пыталась сгладить напряжение. Мы пили чай и болтали, и ничего не происходило.
Уходя, Ирена обняла меня, а когда она подняла голову, я нагнулся и поцеловал ее.
Она была теплой, мягкой и полной жизни.
— Когда мы снова увидимся? — спросила она.
— Не знаю, — ответил я. — Тебе когда удобно?
— Может, завтра? — предложила она. — Ты будешь дома? Я попрошу меня подвезти.
— Да, — сказал я. — Приезжай завтра.
Я стоял в дверях и смотрел, как она идет к машине. Член ныл от желания. Ирена обернулась, помахала и села в машину, а я закрыл дверь и уселся на диван. Меня переполняли чувства, но противоречивые. Она мне нравилась, я хотел ее, но достаточно ли она мне нравится? Она носит синие джинсы с синей джинсовой курткой — а ведь каждому известно, что так одеваться нельзя? По крайней мере, каждая девчонка это знает. И письмо ее, сплошь на диалекте, мне тоже не понравилось.
Нам надо напиться с ней вдвоем, тогда эта двойственность исчезнет. И если я хорошенько напьюсь, то, возможно, даже когда увижу ее обнаженной, этого… этого не произойдет?
На следующий вечер она позвонила в дверь, когда я спал. Я вскочил и поспешил открывать. Она стояла, зацепившись большими пальцами за карманы джинсов, и улыбалась. За ее спиной я заметил заведенную машину.
— Поехали в Финнснес? — предложила она.
— Запросто! — обрадовался я.
Спереди на пассажирском сиденье расположилась подружка, которая заходила ко мне с Иреной в первый раз и чье имя я забыл, а за рулем сидел мой ровесник, возможно парень этой подружки, а может, и нет. Я сел возле Ирены, и мы тронулись. Как и все местные, гнал он на полной скорости. В машине громко играли Creedence — похоже, любимая тут группа, и мы еще и от дома не отъехали, как у меня в руках оказалась бутылка пива. Всю дорогу меня мучило желание — Ирена была совсем рядом, особенно когда облокачивалась на переднее сиденье и, наклонившись вперед, болтала с остальными. Они спрашивали меня о чем-то, я отвечал и задавал встречные вопросы, а когда в машине повисало молчание, Ирена принималась болтать со своими друзьями о всякой всячине. Иногда она поворачивалась ко мне и рассказывала предысторию того, что они обсуждали, и когда наши с ней взгляды встречались, она то улыбалась, то смотрела на меня с бесконечной серьезностью.
Мы ехали так целый час, пока водитель не остановился перед дискотекой в Финнснесе. Мы прошли внутрь, нашли свободный столик и взяли вскладчину бутылку вина. Мы танцевали, и Ирена прижималась ко мне, а я не знал, куда деваться от желания. Гребаная болтовня — какой в ней вообще смысл? Я старательно заливал пожар выпивкой, меня тянуло двигаться, и вскоре мы танцевали без остановки. По пути домой на скорости сто двадцать мы с Иреной обнимались на заднем сиденье. Когда магнитола заиграла вдруг «Stand by Your Man», я запрокинул голову и расхохотался. Не забыть написать об этом в письмах — мол, засосало меня местное болото пошлятины. Она спросила, отчего я смеюсь, и я ответил, что просто от радости.
