Наверное, Кристин это замечала, потому что она то и дело говорила что-нибудь, стараясь втянуть меня разговор и словно приглашая нарушить их с Ингве уединение. Она вела себя так с того самого дня, когда они с Ингве начали встречаться, она стала мне почти старшей сестрой, с которой я мог болтать обо всем и которая понимала меня. С другой стороны, Кристин была ненамного старше меня, и ее взрослость порой вдруг исчезала, так что мы становились ровесниками, почти равными.
Наконец мы поехали к папе домой. Со свидетелями мы на время попрощались — они собирались прийти вечером к нам на ужин в ресторан «Фрегаттен» на улице Дроннингенс гате. У папы я опять пил и порядком захмелел. Чувство было чудесное и немного странноватое, потому что на улице было светло и прохожие спешили по своим обычным делам. Я пьянел все больше, хотя этого никто не замечал, ведь проявлялось это лишь в том, что говорил я медленнее. Как обычно, спиртное принесло мне острое ощущение свободы и счастья, будто подняв меня на гребне волны, в опьянении мне было хорошо, и чтобы оно не заканчивалось — а по-настоящему я боялся лишь этого, — я все время налегал на спиртное. Когда пришло время, папа вызвал такси, и я, шатаясь, спустился по лестнице к машине, чтобы доехать на ней до находящегося в пятистах метрах ресторана, и на этот раз места в такси хватило всем. В ресторане нас проводили к столу возле окна в большом пустом зале. Пил я с десяти утра, сейчас было шесть вечера, поэтому когда я выдвинул стул, то едва не вывалился в окно. Остальных я почти не замечал и не слышал, что они говорят, видел лишь расплывчатые лица, а голоса сливались в тихий гул, я словно перенесся из ресторана в Кристиансанне, где мой отец празднует свадьбу, куда-то в лес, и здесь меня словно окружали человекоподобные деревья и кусты.
К нам подошел официант. Меню утвердили заранее, оставалось только заказать напитки. Папа заказал две бутылки красного, я закурил и помутневшими глазами посмотрел на него.
— Ты как, Карл Уве? — спросил он. — Все хорошо?
— Да, — ответил я. — Поздравляю, папа. У тебя замечательная жена, честно. Унни мне очень нравится.
— Это хорошо, — сказал он.
Унни улыбнулась мне.
— Вот только как мне ее называть? — спросил я. — Получается, она мне вроде мачехи?
— Разумеется, называть ее надо Унни, — ответил папа.
— А как ты называешь Сиссель? — поинтересовалась Унни.
Папа повернулся к ней.
— Мама, — сказал я.
— Тогда меня можешь называть «мать», — предложила Унни.
— Так и сделаем, — я кивнул, — мать.
— Что за глупости! — резко бросил отец.
— Как тебе вино, мать? Понравилось? — спросил я ее.
— Конечно, — ответила она.
Отец уставился на меня.
— Хватит, Карл Уве! — отрезал он.
— Ладно, — сказал я.
— Куда вы поедете в свадебное путешествие? — спросил Ингве. — Вы ничего об этом не говорили.
— Мы если и поедем, то не сразу, — ответила Унни. — Но сегодня мы на ночь забронировали номер в отеле.
Официант принес бутылку.
Он показал ее папе, и тот равнодушно кивнул.
Официант плеснул немного ему в бокал.
Папа пригубил и почмокал губами.
— Изысканное, — сказал он.
— Отлично, — официант разлил вино по бокалам.
О, этот теплый приглушенный вкус, такой отрадный после холодного и горького пива!
Я сделал четыре больших глотка. Подперев рукой голову, Ингве смотрел в окно. Судя по тому, как он повернулся, другую руку он положил Кристин на ногу. Свидетели сидели возле Унни и папы и молчали.
— Мы заказали еду к половине седьмого, — сказал папа.
Он посмотрел на Унни:
— Может, осмотрим пока номер?
Унни улыбнулась и кивнула.
— Мы скоро вернемся, — папа поднялся, — а вы пока отдыхайте.
Они поцеловались и, шагая рука об руку, вышли из зала. Я перехватил взгляд Ингве, и тот отвел глаза. Свидетели по-прежнему молчали. Прежде я непременно почувствовал бы ответственность за них и задал бы какой-нибудь бессмысленный вопрос в надежде, что хоть им будет интересно, но сейчас сил у меня не было. Если хотят сидеть с кислыми физиономиями, то и пожалуйста.
Я налил себе полный бокал вина и одним глотком осушил половину, после чего пошел отлить. Очутившись в длинном коридоре, я прошагал его до конца, но туалета не обнаружил. Я вернулся назад и спустился по лестнице вниз. Лестница привела меня в своего рода подвал с белыми стенами, залитый ярким светом. Возле стены стояли какие-то мешки. Я снова поднялся наверх. Может, тут? Передо мной тянулся застеленный ковром коридор. Нет. Я подошел к стойке администратора. «Туалет?..» — пробормотал я. «Что вы сказали?» — переспросил администратор. «Простите, — проговорил я, — но где у вас туалет?» Не глядя на меня, он показал на дверь с противоположной стороны. Придерживаясь за стену, я добрался до двери. Наконец-то это он. Я вошел в кабинку и заперся, но передумал и снова отпер дверцу, в туалете же пусто, да? Ну да, кроме меня, тут никого. Я бросился к раковине, дернул «молнию», вытащил свой шланг и отлил прямо в умывальник. За несколько секунд белая чаша наполнилась желтой мочой, которая тотчас же исчезла в стоке. Закончив, я вернулся в кабинку, заперся и, опустившись на унитаз, уронил голову на руки и прикрыл глаза. И в следующую секунду словно куда-то провалился.
В один момент мне почудилось, будто кто-то зовет меня. Карл Уве, Карл Уве — донеслось до меня, точно я бреду где-то в поле, в тумане, а кто-то ищет меня. А затем я снова исчез.
В следующий раз я очнулся сам. От удара. Я ушибся головой о стенку кабинки. Вокруг было тихо.
Что стряслось? Где я?
О нет. Я же на свадьбе. Я что, заснул? Ох, да я же вырубился!
Я поспешил наружу, умылся холодной водой, прошел мимо администратора и вернулся в ресторан.
Они по-прежнему сидели за столом. И смотрели на меня.
— Карл Уве, ты куда подевался? — спросил папа.
— Я, кажется, уснул, — признался я, садясь за стол. — Вы уже поели?
— Да, — ответила Унни, — только что. Будешь есть? Мы десерт ждем.
— Десерта мне хватит, — сказал я. — Я не особо голодный.
— А потом кофе с коньяком, — утешил меня папа, — и ты придешь в себя, вот увидишь.
Я допил вино в бокале и налил еще. Голова побаливала, но не сильно. В ней словно приоткрыли дверь, и через эту дверь просачивалась боль, а вино эту дверь закрыло и излечило меня.
Уехали мы оттуда в половине десятого. Я был пьян, но не настолько, как когда приехал, сон развеял хмель, и вино с коньяком не смогли его вернуть. Зато в папе спиртное играло в полную силу — обняв Унни, он ждал такси, у него и в мыслях не было идти пятьсот метров пешком. На кожаное сиденье он влез с большим трудом.
