Обратно в Ньюнэм её проводил Алан. У арки он сказал:
— Тони, конечно, поступил плохо.
— Было бы гораздо хуже, если б я зналась со всеми тайно и скрытно. Но всё равно меня это задело. Из меня будто сделали какую-то вещь, объект.
— Иногда ты ведёшь себя так, будто ты единственный в мире субъект.
— Все мы этим грешим.
— Да, но не все же так явно это показывают, как ты.
— Ах, Алан, я просто хочу жить интересно, во всём участвовать. Женщин не очень-то до всего допускают.
— Да ты всегда в центре событий. Ещё и большинству мужиков фору дашь.
— Мужчины держатся заодно, а я одна.
— В Ньюнэме множество женщин.
— Женский коллективизм какой-то вымученный.
— Ерунда. Просто женщины любят себя мучить ненужными мыслями. Не плачь, Фредерика, только не надо плакать!
— Как же не плакать, это было так унизительно.
— Ерунда. Пойдём со мной на наш майский бал? Отлично проведём время, ты да я, да мы с тобой.
— Вообще-то, можно. Я ещё иду с Фредди на бал в колледж Святой Троицы.
— Будет роскошно. Повеселимся.
— Алан… ты мой друг. Правда, настоящий друг, навсегда!
— Да перестань уже плакать. Конечно, я твой друг. Не слишком хороший человек, но тебе друг, это точно. Давай уже, заходи внутрь, ложись спать, и пусть тебе приснится…
Ей приснилось, что она в лесу: её загнали и окружили мужчиноголовые звери — леопарды и барсы с лицами Тони и Алана, Харви Органа и Найджела Ривера. Она рыскает взглядом — не видно ли там дальше в чаще Рафаэля, но деревья вдруг обратились мужчинами, а мужчины — леопардами и гоночными автомобилями; Рафаэля Фабера по-прежнему не видать.
На оба майских бала Фредерика пошла в одном и том же платье. Каждый год она шила на заказ одно коктейльное платье и одно бальное в пол. В 1956-м бальное изготовила по описанию Фредерики её хорошая знакомая, портниха труппы Любительского драматического клуба. Оно было из хлопка; тогда вечерние платья из хлопка были в новинку. Цвет — графитовый, с небольшим отливом — словно мягким карандашом по шершавой бумаге отрисовали серебристую гладь озера. Как только Фредерика увидела эту ткань, сразу решила — оно. Не просто сойдёт или неплохо сочетается с белой кожей и рыжими волосами, а именно — то что надо! Ткань хорошо держала форму, но была не такая плотная на ощупь, как тафта или поплин, — то есть будет красиво струиться складками. Фредерика припомнила весь богатый опыт общения с мужчинами, вспомнила, что́ Мартин-медик говорил о девушках, которые не учитывают своего телосложения. Исходя из её комплекции лиф решено было скроить по фигуре, подчеркнув худобу, со строгим круглым, в меру широким и в меру глубоким вырезом и чуть спущенными, скроенными по прямой плечами. Талия слегка занижена, так что стан вытягивается и кажется особо стройным, этакий серебряный карандашик, — ну а дальше уж идёт скроенная по косой юбка, ниспадая поверх крахмального тюля нижней. Тогда были в моде корсеты с косточками, так что Фредерика смогла не только сделать плавный переход от талии к бёдрам, но и приподнять свои маленькие груди, поместив их в аккуратных конических чашечках, скрыв под серым мерцанием всё, кроме самой верхушечки веснушчатой ложбинки. От Фредди она усвоила, что высокие гипюровые перчатки машинного кружева — не комильфо; вместо них надела маленькие белые из хлопка. От Мариуса знала, что губы ей лучше не накрашивать ярко; у актрис научилась зрительно удлинять брови, подводить глаза в уголках стрелкой, а ещё делать высокий изящный пучок на шиньоне-бублике. Перед отбытием на первый из балов, в колледже Святой Троицы, она посмотрелась в зеркало у себя в комнате и довольно вздохнула: как красиво подчёркивает её рыжие волосы графитовый цвет платья. Положила в чёрную сумочку-конверт длинный чёрный мундштук и обулась в чёрные босоножки. Это был лучший момент бала.
В последующие бесцельные часы Фредерика то и дело ловила себя на мысли, что всё это чем-то напоминает коллективное бальное действо из романов Джейн Остин: четырнадцать пар выводят одни и те же фигуры, быть отдельным просто невозможно. В танцевальных движениях Фредди сквозила нервная неуверенность, отличавшая его во всём и бывшая истинной причиной его насмешек над другими. Они с Фредерикой оказались в компании шести-восьми человек, сидели вместе под жаркими сводами шатра, за раскладными столиками, ели копчёного лосося, клубнику со сливками и пили шампанское. Здесь обсуждали только каких-то общих, ей неизвестных знакомых. «А вы были тогда у Хепа? Вот веселье было!» «А вы знали, что Мэделин, кажется, теперь сохнет по Дереку? Это же ну просто кошмар для Джулиана и для Дебби!» Ещё болтали об одежде, где её покупать. Все девушки были в платьях с открытыми плечами без бретелек и бюстиками, задрапированными мелкими складочками, все были старше Фредерики. Некто по имени Роланд наступил ей на босоножку, отчего спустилась петля на чулке. Какой-то Пол рассказал страшно смешную историю про очень шумный бачок унитаза в загородной гостинице, куда его приятель поехал покутить на выходные. Балы по-настоящему хороши, пожалуй, только для свежевлюблённых пар в состоянии телесного притяжения: Фредерика видела не однажды, как странное двухголовое существо, медленно покачиваясь, плыло, будто по собственному течению, среди общей танцевальной суразицы. Ещё балы, наверное, по сердцу профессиональным бальным танцорам, хотя на такой маленькой площадке им не развернуться во всей красе. Могут они прийтись по вкусу и некоторым писателям, которым доставляет удовольствие подмечать в разговорах одни и те же фразы из некоего ограниченного набора и ловить таким образом общественные веяния, — но Фредерика таким писателем не была и быть не намеревалась. Когда уже примерно половина вечера минула, кто-то незнакомый сзади коснулся её плеча и спросил:
— Могу я пригласить на танец?
Фредди что-то обсуждал с приятелем.
— Не знаю, — ответила Фредерика.
— Эй, Фредди, от одного танца тебя не убудет?
Она обернулась — это был Найджел Ривер, в прекрасно сидящем смокинге. Лицо его было серьёзно. Фредди повернулся к ним и с улыбкой кивнул. Фредерика встала.
Найджел танцевал отменно. С ним и Фредерика — не танцевальная душа, но и не полная бездарность — показала себя неплохо. В полном смысле он вёл её, заботливо и умело.
— Два маленьких и-и длинный шаг, заходи мне в руку, и на поворот… развернулись, чудесно. Ты молодец, вся такая независимая, а вести не пытаешься.
Придвинулся передом. Ладонь его — прохладная и крепкая — чутко касалась талии сзади.
— А сейчас резкий разворот, — предупредил он. — Отлично! Теперь поворот на месте, подхватываю, чудесно, ещё разок.
— С чего ты взял, что я независимая?
— А разве нет? К тому же я навёл про тебя справки. Ты здесь личность знаменитая.
— А ты? Чем занимаешься?
