– Здравствуй, Энтони.
Энтони с облегчением вздохнул:
– Слава богу, это ты. Ты рано.
– Да, я знаю. – Хью закрыл за собой дверь и прошел вперед, обводя глазами подготовленный к приему гостей холл. – Отлично. Как в старые времена.
– Да. Все трудились не покладая рук. Кстати, я как раз собирался выпить глоток виски, а потом зайти к Таппи. Но раз ты уже здесь… – Энтони налил две порции виски, разбавил водой и протянул один бокал Хью. – Будем здоровы.
Он поднял свой бокал. Однако Хью, по-видимому, был не в том настроении, чтобы пить за здоровье. Он буравил Энтони пристальным взглядом голубых глаз. Тот насторожился и опустил бокал, даже не пригубив виски.
– Что-то не так?
– Да, – прямо сказал Хью. – И я думаю, нам следует поговорить об этом. Можем мы пойти куда-нибудь, где нам не будут мешать?
Флора, в старом голубом халате, который носила еще со школьных лет, сидела за туалетным столиком и красила ресницы. Ее отражение, девушка, которая склонилась к ней из зеркала, казалось, не имела ничего общего с Флорой Уоринг. Искусный макияж и тщательно уложенные волосы делали ее чужой, похожей на фотографию из журнала. Даже комната, отражавшаяся в зеркале, была чужой. Отсвет электрического камина, задернутые шторы и маячащее, как привидение, платье, которое торжественно принесла сестра Маклеод и не менее торжественно повесила на дверцу гардероба.
Она постаралась на славу, и платье ничем не напоминало ту унылую тряпку, которую миссис Уотти вынула из сундука на чердаке. Его отбелили, перешили, накрахмалили, и теперь оно ждало Флору, холодное и хрустящее, как свежевыпавший снег. Сквозь кружевные вставки проглядывала голубая подкладка, а от талии до горла тянулся длинный ряд перламутровых пуговок.
Платье тревожило и смущало Флору. Казалось, оно наблюдает за ней с молчаливым укором, как недоброжелательный зритель. Она не торопилась надевать его, но сейчас настал момент, когда медлить было уже нельзя. Флора отложила щеточку с тушью и обрызгала себя остатками духов Марсии. Неохотно сняла старый уютный халат. В зеркале перед ней была высокая стройная девушка со следами летнего загара. Белые кружевные трусики и лифчик ярко выделялись на бронзовой коже. В комнате было тепло, но Флора поежилась. Она отвернулась от зеркала, сняла платье с плечиков и осторожно надела его, вставив руки в длинные узкие рукава. Платье было неподатливым и холодным, словно сделанным из бумаги.
Флора начала застегивать крохотные пуговки, что было непросто, потому как петли склеились от крахмала. Высокий воротник оказался сущим мучением: жесткий, как картон, он врезался в шею прямо под подбородком.
Наконец все было сделано, манжеты рукавов застегнуты, талия стянута поясом с маленькой пряжкой. Флора осторожно повернулась к зеркалу, чтобы посмотреть на себя, и увидела девушку, напоминающую сахарную фигурку невесты на свадебном торте. «Я боюсь», – сказала про себя Флора, но девушка в зеркале не проявила сочувствия. Она смотрела на Флору бесстрастно и холодно. Флора вздохнула, осторожно наклонилась, чтобы выключить электрокамин, погасила свет и вышла из комнаты. Она направилась к Таппи, чтобы, как и обещала, показаться ей в бальном наряде и пожелать спокойной ночи.
Внизу играла ритмичная музыка. В доме было натоплено, пахло поленьями и хризантемами. Из кухни доносились веселые голоса, создавая атмосферу радостного ожидания, как перед Рождеством.
Дверь в спальню Таппи была приоткрыта, слышались приглушенные голоса. Флора постучала и вошла. Таппи сидела в подушках в белой ночной кофте с атласными бантами, а рядом стоял Джейсон, напоминавший ребенка со старинного портрета.
– Роза! – Таппи всплеснула руками, таким характерным для нее движением, радостным и энергичным. – Дитя мое! Иди сюда и дай мне посмотреть на тебя. Нет, пройдись по комнате, чтобы я оглядела тебя со всех сторон.
Закованная в накрахмаленные доспехи, Флора послушно подчинилась.
– Что за мастерица сестра Маклеод! Подумать только, это платье столько лет провалялось на чердаке, а выглядит так, будто его только что сшили. Подойди и поцелуй меня. Как приятно от тебя пахнет. А теперь присядь сюда, рядом со мной. Только осторожно, не помни юбку.
Флора аккуратно пристроилась на краешке кровати.
– С этим воротником я чувствую себя женщиной-жирафом, – сказала она.
– А кто такая женщина-жираф? – спросил Джейсон.
– Они живут в Бирме, – объяснила Таппи. – Им с детства надевают на шею золотые кольца, поэтому шеи у них становятся очень длинными.
– Неужели это правда твое теннисное платье, Таппи? – недоверчиво спросил Джейсон.
Он явно был смущен. Глядя на Флору во все глаза, он с трудом узнавал в ней ту девушку, которую привык видеть в джинсах и свитере.
– Да, я носила это платье, когда была девочкой, – подтвердила Таппи.
– Не представляю, как в нем можно было играть в теннис, – сказала Флора.
Таппи задумалась.
– Да, играла я не очень хорошо, – призналась она.
Они все рассмеялись. Таппи похлопала Флору по руке. Глаза старушки сияли, на щеках горел румянец, то ли от возбуждения, то ли от глотка шампанского, стоявшего на тумбочке.
– Я сидела здесь, пила шампанское, и мои ноги танцевали под одеялом – у них своя вечеринка. А потом пришел Джейсон. До чего же он похож на своего деда! Просто вылитый! Я рассказывала ему о празднике, который мы устроили, когда его деду исполнился двадцать один год: разожгли костер на холме позади дома и собрали весь окрестный народ. Жарили быка на вертеле и пили пиво из бочек. Вот это был праздник!
– Расскажи Розе о моем дедушке и его яхте.
– Розе неинтересно слушать об этом.
– Ну почему же, мне интересно. Расскажите.
Таппи не пришлось долго упрашивать.
– Ну хорошо. Дедушку Джейсона звали Брюс, он был ужасный сорванец! Он целыми днями носился босиком с местными ребятишками, и к концу каникул я с трудом могла заставить его надеть ботинки. У него с детства была страсть к морю. Он никогда не боялся воды и уже в пять лет хорошо плавал. А когда был чуть старше Джейсона, у него появилась первая яхта. В Ардморе работает Тамми Тодд, его отец построил для Брюса яхту. И каждый год, когда в Ардморе проводили регату, устраивались специальные детские соревнования… как их называли, Джейсон?
– Их называли «Лоскутными гонками», потому что все паруса были сшиты из лоскутков!
– Из лоскутков? – переспросила Флора.
– Паруса шили дома, из кусков ткани разного цвета, чтобы они получались яркими и веселыми. Матери юных гонщиков занимались этим месяцами, и тот, у кого были самые красивые паруса, получал специальный приз. Брюс выиграл его, когда участвовал в гонке первый раз, и я думаю, этот приз значил для него больше, чем любой другой.
– А он часто выигрывал гонки?
