Но со всех сторон посыпались возражения:
– Ерунда.
– Зачем ей возвращаться?
– Все будут рады, если она останется.
– Таппи будет просто счастлива!
– Для возвращения нет причин…
Они все улыбались, упрашивая ее остаться. Брайан откинулся на спинку стула и громко произнес, перекрывая все голоса:
– Я уже предложил это. И считаю, что это блестящая идея.
Даже Анна не осталась в стороне:
– И правда, не уезжайте так скоро.
Говорили все, кроме Хью. Мистер Кроутер, сидящий на противоположном конце стола, заметил это.
– А вы, доктор? Вы согласны, что Розе следует провести с нами еще несколько дней?
Все замолчали, глядя на Хью, ожидая его поддержки.
– Нет, я не думаю, что ей стоит оставаться, – проговорил он. А затем добавил, слишком поздно, чтобы смягчить колкость своих слов: – Если, конечно, она сама этого не хочет.
Он посмотрел на Флору, и в его холодных голубых глазах был вызов.
Что-то случилось с Флорой: то ли из-за вина, которое она выпила, то ли из-за утренней встречи на берегу. В ней вспыхнуло упрямство.
Через годы, издалека, она услышала предостерегающий голос отца: «Ты готова отрезать нос назло лицу».
– Если Таппи хочет, чтобы я осталась, – объявила Флора, – конечно же, я останусь.
После того как суровое испытание этого вечера завершилось – гости разъехались, собак выгуляли, кофейные чашки отнесли на кухню, и Изабель, поцеловав их обоих, отправилась спать, – Энтони и Флора остались вдвоем у угасающего камина.
– Зачем ты согласилась?
– Не знаю.
– Ты сошла с ума.
– Возможно. Но теперь уже поздно.
– О, Флора!
– Я не могу отказаться от своего слова. Ты не против?
– Нет. Как я могу быть против, если Таппи этого хочет? Если ты сможешь выдержать, сможешь справиться. Но…
– Но что?
– Я беспокоюсь о тебе. Ведь я обещал, что это продлится только два дня.
– Я знаю. Но все оказалось не так.
– Ты хочешь сказать, что мы думали, Таппи умирает, а теперь мы знаем, что она идет на поправку?
– Да. Это и другое.
Энтони тяжело вздохнул и пнул носком ботинка прогоревшее полено.
– Черт, что теперь будет?
– Это зависит от тебя. Ты можешь сказать Таппи правду.
– Сказать ей, что ты не Роза?
– Неужели это так трудно сделать?
– Это невозможно. Я никогда в жизни не обманывал Таппи.
– Но сейчас обманул.
– Да, сейчас обманул.
– Думаю, ты ее недооцениваешь. Она все поймет.
– Я не хочу говорить ей, – заупрямился он.
– Честно говоря, и я тоже, – призналась Флора.
Они в отчаянии смотрели друг на друга. Затем Энтони невесело улыбнулся:
– Мы с тобой – два труса.
– Пара неудачливых притворщиков.
– Ну нет, я начинаю думать, что, напротив, очень удачливых.
– Не знаю. – Флора попыталась превратить все в шутку. – Для новичков мы действительно справляемся неплохо.
– Какого черта я не могу влюбиться в тебя! – огорченно сказал Энтони.
– Это решило бы все проблемы, правда? Особенно если бы я тоже в тебя влюбилась.
В холле стало прохладно. Флора придвинулась ближе к остывающему камину.
– У тебя усталый вид, – сказал Энтони. – И неудивительно. Вечер был тяжелым, но ты справилась блестяще.
– Не думаю. Скажи, Хью и Брайан – они явно не любят друг друга?
– Не знаю, не замечал. Но они такие разные. Бедняга Хью. Не уверен, что ему хоть раз удалось спокойно поесть, не отвлекаясь на телефонный звонок.
Хью уехал еще до того, как подали десерт. Энтони позвал его к телефону, и через пару минут, уже в плаще, он просунул голову в дверь гостиной и, извинившись, сообщил, что должен ехать по вызову. Во главе стола, рядом с Флорой, осталось пустое место.
– Энтони… тебе нравится Хью?
– Очень. В юности я хотел быть похожим на него. Он играл в регби за команду Эдинбургского университета и был для меня почти богом.
– Мне кажется, я ему не нравлюсь. То есть ему по каким-то причинам не нравится Роза.
– Тебе это показалось. Он бывает не слишком любезен, но…
– А не могло быть между ним и Розой какого-то… романа?
Энтони от изумления на время потерял дар речи.
– Хью и Роза? Откуда у тебя такие предположения?
– Да ходят слухи.
– Нет, это невозможно. Это совершенно невозможно. – Он взял ее за плечи. – Знаешь, ты просто устала. От переутомления тебе начинает что-то мерещиться. И я тоже устал. Я ведь не спал тридцать шесть часов и уже еле держусь на ногах. Пора спать. – Он крепко поцеловал ее. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказала Флора. – Спокойной ночи, Энтони.
Они задвинули каминную решетку, выключили свет и в обнимку, просто для того, чтобы поддержать друг друга, медленно поднялись по полутемной лестнице.
Таппи проснулась рано от чириканья птички на березе, растущей за окном, и от теплого ощущения счастья.
Она давно не испытывала такого. В последние годы пробуждения омрачались тяжелыми предчувствиями – беспокойством о семье, о стране и о катастрофическом положении всей планеты. Таппи приучила себя ежедневно читать газеты и смотреть вечерние новости по телевизору, но, просыпаясь по утрам, она нередко думала, что лучше бы не знать обо всех этих несчастьях и потрясениях. Иногда холодный рассвет, казалось, не предвещал ничего хорошего, и Таппи приходилось чуть ли не силком вытаскивать себя из кровати, чтобы встать, одеться и, придав лицу обычное жизнерадостное выражение, спуститься вниз, к завтраку.
Но это утро было другим. Таппи медленно просыпалась, словно выплывая из состояния приятного сна. На секунду она замерла, боясь шевельнуться, даже открыть глаза, из страха, что сон растворится в холодной реальности.
Но постепенно до нее дошло, что это не сон, а правда. Это действительно произошло. В конце ужина Изабель поднялась к ней в комнату и сказала, что Роза согласилась остаться в Фернриге еще на несколько дней.
Она не уезжает.
Таппи открыла глаза. Она увидела, что металлическая перекладина на спинке блестит в первых лучах утреннего света. Сегодня воскресенье. Таппи любила воскресенья. Она любила ходить в церковь, принимать гостей. Так было всегда. По воскресеньям за обеденным столом в Фернриге редко собиралось меньше двенадцати человек. После обеда все шли играть в теннис или гулять вдоль берега залива. А потом возвращались в дом, чтобы выпить чаю на террасе или у камина в гостиной. К чаю подавали горячие булочки с маслом и голубичным вареньем, шоколадные и фруктовые пирожные и имбирное печенье особого сорта, которое выписывали специально из Лондона. После чая играли в карты, просматривали воскресные газеты или, если в доме были дети, читали вслух детские книжки.
