– Однажды, – заявила я ему тоном матери, утешающей непослушное дитя, – может, я приеду.
Небо затянуло тучами, похолодало. Пора было двигаться в путь. Мы собрали мусор после нашего пикника и отыскали небольшую урну возле фонарного столба. Потом проследовали пешком до того места, где я оставила машину Фиби. В воздухе повис запах дождя, а сердитое море налилось свинцовым блеском.
Красно небо поутру моряку не по нутру. Мы забрались в машину, и я медленно поехала обратно к Пенмаррону. Печка в машине Фиби не работала, мне стало зябко. Я знала, что в Холли-коттедже нас ждет горящий камин и, возможно, оладьи к чаю, но размышляла я совсем не об этом. В моих мыслях парили фантазии о Греции, о домике, стоящем над водой, и о яхте с парусом как крыло у чайки. Я представляла, что плаваю в темных водах Эгейского моря, теплых и прозрачных как стеклышко…
В голове всколыхнулось воспоминание.
– Дэниел?
– Что такое?
– Тем вечером, когда я сошла с поезда из Лондона, мне снился сон. Как я плаваю. Я была на необитаемом острове, и мне пришлось идти далеко-далеко по мелководью. Но вдруг вода стала глубокой, но такой чистой, что я видела дно. А когда я поплыла, меня подхватило течение. Быстрое и сильное. Я словно плыла по бурной реке.
Вспомнилось чувство умиротворенности, блаженного смирения.
– И что случилось потом?
– Ничего. Но было очень приятно.
– Похоже на добрый сон. И что напомнило о нем?
– Я думала о Греции. Как я плаваю в винно-темных морях времен Гомера.
– Все сны имеют значение.
– Так говорят.
– И что означал этот, как думаете?
– Мне показалось тогда, что он означает смерть, – призналась я.
Но это было до того, как в мою жизнь вошел Дэниел. Теперь я стала мудрее и поняла, что сон означал вовсе не смерть. А любовь.
Когда мы вернулись в Холли-коттедж, Фиби и след простыл. Освещенная камином гостиная пустовала, а когда я поднялась по лестнице и позвала тетю, подумав, что она, возможно, провела весь день в постели, ответа не последовало.
С кухни донесся грохот посуды и открывающихся шкафчиков. Мы с Дэниелом отправились на шум, но нашли лишь Лили Тонкинс, которая взбивала в миске тесто.
– Вы вернулись, – отметила она.
Похоже, Лили нам не обрадовалась. Наверное, была не в духе, что время от времени случалось. Порой Лили могла совсем осерчать. Не на нас в частности, а на весь мир в целом, включая ее угрюмого муженька, щекастую девчушку, которая работала в бакалее, или мужчину в городской ратуше, который занимался вопросами пенсии.
– Где Фиби? – поинтересовалась я.
Лили даже не подняла голову, не отвлекаясь от своего занятия.
– Пошла к заливу.
– Я надеялась, что она пробудет сегодня в постели.
– В постели? – Лили с грохотом опустила миску на стол и, подбоченясь, повернулась ко мне. – Ну уж это вряд ли. Сегодня у нас весь день гостила эта малышка, Шарлотта Коллис, с десяти утра, наверное. Я как раз отнесла мисс Шеклтон чашечку чая и принялась натирать медную посуду, когда услышала звонок в дверь. Рассердившись, я все же отправилась к двери. А на пороге – эта девочка. Вот с тех самых пор она здесь.
– А где миссис Толливер?
– Уехала в Фалмут на какую-то встречу – «Спасите детей» или «Спасите церковь», что-то в этом духе. Смешно даже. Я понимаю, что некоторые люди не любят сидеть с детьми. Конечно, есть те, кто любит, и те, кто не любит. Но она же бабушка этой маленькой девочки. Почему тогда она все время ее бросает – то ради игры в карты, то ради пожертвований? Кому-то же надо приглядывать за девочкой.
– А где миссис Карноу?
– Бетти Карноу? Она там, в Уайт-лодже, но занята своими делами. Миссис Толливер совсем не утруждает себя заботами о девочке, пусть хотя бы наймет кого-нибудь.
– И что же случилось?
– Ну, я впустила бедняжку, объяснила, что мисс Шеклтон все еще в постели. Я слышала, как они общаются. Говорили и говорили – бесконечно, будто девочка могла здесь вдоволь выговориться. Потом эта малышка спустилась и сообщила, что мисс Шеклтон одевается. Я еще больше разозлилась, ведь ей нужен хороший отдых. Ну, я поднялась и помогла ей с одеждой, потом она спустилась и позвонила Бетти Карноу. Предупредила, что Шарлотта побудет у нас и заодно пообедает. К счастью, еще оставался холодный ягненок. Я почистила картофель и сделала заварной крем. Однако несправедливо, что мисс Шеклтон приходится заботиться о девочке, тем более с больной рукой.
Я еще не видела Лили столь огорченной или же разговорчивой. Эта добросердечная женщина, очевидно, переживала за Шарлотту. Корнуолльцы любят детей, и Лили не была исключением. Увидев, что за девочкой плохо присматривают, она тут же возмутилась.
– Мне жаль, – повинилась я. – Нужно было остаться и помочь вам.
Дэниел слушал молча.
– Где они сейчас? – спросил он наконец.
– Ушли на берег, чтобы дорисовать картины. Они обожают делать это вдвоем, как две старые подружки.
Лили подошла к раковине и выглянула в окошко. Мы с Дэниелом последовали за ней и увидели опустевшее устье залива, одинокие пески. Но в дальнем конце дамбы различили две фигурки: Фиби в шляпе и девочку в алом плаще. Они взяли с собой стулья для пикника и поставили их рядом. Смотрелись эти двое очень трогательно и совершенно не замечали окружающего мира. Казалось, их выбросило на берег после невероятного шторма.
Пока мы там стояли, по окнам забарабанили первые капли дождя.
– Вот, пожалуйста! – воскликнула Лили, словно именно этого и ожидала. – Вот-вот ливень хлынет! А мисс Шеклтон будет сидеть до последнего. Когда она берется за рисование, мир для нее просто исчезает. Можно орать ей на ухо – она ничего не услышит. А теперь еще с этим гипсом, бедолажка…
Пришло время вмешаться.
– Я схожу за ними, – решила я.
– Нет. – Дэниел положил ладонь мне на руку. – Я сам схожу.
– Вам понадобится плащ, – предупредила его Лили, но он отыскал в коридоре зонт и, вооружившись им, вышел на улицу.
Дэниел пересек газон, спускаясь по склону, и исчез за воротами среди живой изгороди из эскаллонии. Через несколько секунд появился вновь, идя по краю дамбы к двум ничего не подозревающим художницам.
Мы с Лили отвернулись от окна.
– Давайте я вам помогу, – предложила я.
– Надо накрыть стол для чаепития.
– Думаю, стоит пить чай здесь. Тут так уютно и тепло.
– Я испеку блины.
Лили подняла миску и принялась снова взбивать тесто. Высказав нам свои тревоги, она заметно повеселела, чему я была очень рада.
– Завтра я займусь Шарлоттой, – пообещала я. – Может, куда-нибудь ее свожу. Я и так весь день мучаюсь угрызениями совести, просто не хватило времени что-нибудь организовать.
