– Хотите сказать, что вы располагали двумя неделями отпуска и ничего не планировали? Что бы вы делали? Остались в Лондоне?
– Нет. На самом деле я уехала бы в Шотландию.
– Шотландию? Ради всего святого, и что вы собирались там делать?
– Гостить у знакомых.
– Вы когда-нибудь были в Шотландии?
– Нет. А вы?
– Один раз. Все без перебоя повторяли, как красиво, но там постоянно лил дождь, так что я не успел понять, правда это или нет. – Он снова откусил пирожок. – У кого вы собирались остановиться?
– У друзей.
– Вы скрытничаете. Лучше мне все рассказать, ведь я не отстану с расспросами. Там ваш молодой человек, так?
Я не смогла посмотреть Дэниелу в глаза.
– С чего бы?
– Потому что вы слишком привлекательны и какой-нибудь мужчина, вне всяких сомнений, сгорает от любви к вам. На вашем лице совершенно невероятное выражение. Смущенная беззаботность.
– Это противоречивые понятия.
– Как его зовут?
– Кого?
– Ох, прекратите скромничать. Вашего молодого человека, конечно же.
– Найджел Гордон.
– Найджел. Не люблю это имя.
– Не намного хуже, чем Дэниел.
– И к тому же капризное имя. Как Тимоти, Джереми, Кристофер или Николас.
– Найджел не капризный.
– А какой же он тогда?
– Милый.
– Чем он занимается?
– Он страховой брокер.
– И родом из Шотландии?
– Да. Его семья там живет. В Инвернесс-Шире.
– До чего же чудесно, что вы туда не поехали. Вам бы ужасно не понравилось. Огромный неотапливаемый дом, холодильники, а не спальни, и ванная комната обита панелями из красного дерева, напоминая гроб.
– Дэниел, из всех моих знакомых мужчин вы делаете самые нелепые заявления.
– Вы же не выйдете за него замуж, за этого страхового брокера из Хайлендса? Прошу вас, не надо. Не могу представить, как вы носите килт и живете в Инвернесс-Шире.
Я чуть не засмеялась, но сумела сохранить на лице спокойствие.
– Я бы не стала жить в Инвернесс-Шире. Скорее, я жила бы в любимой резиденции Найджела – в Южном Кенсингтоне. – Я бросила остатки пирожка чайкам и взяла яблоко, натирая его до блеска краем свитера. – И мне бы не пришлось работать. Каждое утро плестись до галереи Маркуса Бернштейна. Я бы стала неработающей дамой, способной заниматься всем, что душа пожелает, а именно рисовать. И не важно, что никто не стал бы покупать мои картины, раз рядом муж, готовый оплатить счета.
– Я полагал, что вы мыслите, как Фиби, – заметил Дэниел. – Мои иллюзии разбиты.
– Пожалуй, иногда я позволяю себе мыслить, как моя мать. Ей нравится, когда в жизни все расставлено по полочкам, четко, традиционно и безопасно. Она обожает Найджела и больше всего хочет, чтобы я вышла за него замуж. Не может дождаться, когда начнет планировать свадьбу. Собор Святого Павла, Найтсбридж, прием на Павильон-роуд…
– И медовый месяц в Бадли-Солтертоне с клюшками для гольфа в багажнике. Прю, не всерьез же вы это?
Я откусила от своего блестящего яблока.
– Возможно.
– Но только не с мужчиной по имени Найджел.
Я внезапно разозлилась:
– Вы ничего про него не знаете. Да и что плохого в замужестве? Вам знаком мир Фиби, мир Чипса. Они бы давным-давно поженились, если бы Чипс получил развод. Но этого не произошло. Вот они и пошли на компромисс и счастливо прожили вместе.
– Я думаю, что замужество вовсе не плохо. Но безумие выходить замуж не за того человека.
– Наверное, вы никогда не совершали такой ошибки.
– На самом деле так и есть. Я совершал всякие другие, но женитьба не была в их числе. – Дэниел задумался. – Если честно, серьезно не думал об этом.
Он улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ. И вдруг обрадовалась при одной мысли, что Дэниел никогда не был женат. И в то же время меня это не удивило. Дэниел словно олицетворял кочевой образ жизни, свободолюбие, чему я очень завидовала.
– Жаль, что нет времени для всего.
– На самом деле у вас есть время.
– Знаю, но, похоже, я вошла в свою колею. Мне нравится рутина, нравится моя работа, я занимаюсь именно тем, чем хочу. Но иногда по утрам возникает странное настроение: я еду на работу на машине, думаю о том, что мне двадцать три года, и спрашиваю себя, что я делаю со своей жизнью? Я представляю все места, которые мечтаю увидеть. Кашмир, Багамы, Грецию, Пальмиру. И еще Сан-Франциско, Пекин и Японию. Мне бы хотелось побывать там, где бывали вы.
– Тогда поезжайте. Сейчас же.
– Можно подумать, все так просто.
– Так и есть. Жизнь настолько простая, насколько вы позволите ей быть таковой.
– Полагаю, мне не хватает смелости. И все же я хотела бы делать то, что делали вы.
– Не стоит этого желать, – засмеялся Дэниел. – Я совершал кошмарные поступки.
– Но сейчас вашу жизнь не назовешь кошмаром. У вас все складывается хорошо.
– Неопределенность всегда ужасна.
– И насчет чего же вы испытываете неопределенность?
– Насчет того, что мне делать дальше.
– Вряд ли это настолько пугающе.
– Мне тридцать один. В ближайший год мне предстоит принять ряд важных решений. Я боюсь сбиться с курса. Не хочу скитаться всю оставшуюся жизнь.
– А чего вы хотите?
– Хочу… – Дэниел прислонился спиной к шершавой гранитной стене причала и, подставив лицо солнцу, прикрыл глаза. Он выглядел как человек, мечтающий забыться и провалиться в сон. – Когда закончится выставка в галерее Питера Чэстала, хочу поехать в Грецию. Там есть остров под названием Спецес, на нем стоит дом, квадратный и белый, как рафинад. Там есть терраса с терракотовой плиткой и цветущей геранью, что растет в горшках на стене. А за террасой находится небольшой причал и яхта с белым парусом, похожим на крыло чайки. Она всего на двоих. – Я ждала продолжения. Дэниел распахнул глаза и произнес: – Думаю, я поеду туда.
– Сделайте это, обязательно.
– Вы приедете ко мне? – Он протянул мне руку. – Вы навестите меня там? Вы ведь только что сказали, что хотите посетить Грецию. Вы бы приехали? Позволили бы показать вам некоторые богатства той страны?
Тронутая этими словами, я вложила ладонь в руку Дэниела, позволяя ему обхватить мое запястье. Как же сильно отличалось это приглашение от вымученного предложения Найджела погостить у его матери в Инвернесс-Шире. Два разных мира. Неопределенность от соприкосновения двух разных миров. Я чуть не расплакалась.
