С этими словами он стал взбираться по поросшему травой склону, обходя кусты ежевики и папоротник. Добрался до меня и плюхнулся рядом, вытянув длинные ноги. Я заметила дырки на носках его парусиновых туфель. На солнцепеке от его жакета донесся запах овчины, будто тот был связан из жирной овечьей шерсти.
– Если у вас есть желание, можете прогуляться вдоль утеса.
– Нет, совершенно никакого желания. – Незнакомец заприметил мой альбом и взял его в руки, прежде чем я смогла помешать. – Симпатично.
Ненавижу, когда кто-то смотрит на мои работы, особенно незаконченные.
– Всего лишь набросок.
– Вовсе нет. – Он пригляделся к нему и положил на место, больше ничего не сказав. Через несколько секунд проговорил: – Есть нечто очаровательное в приливах и отливах. Вы как раз и наблюдаете за ними?
– Весь прошедший час.
Мужчина порылся в просторном кармане и достал тонкую пачку сигар, коробок спичек и книжку в мягком переплете с загнутыми краями, которую, очевидно, частенько читали. Во мне проснулся интерес, стоило увидеть название – «Исчезающий Корнуолл» Дафны Дюморье. На спичечном коробке была надпись «Замок-отель „Порткеррис“». Я почувствовала себя детективом, который уже много разузнал об этом человеке.
Незнакомец закурил сигару. У него были очень красивые руки: длинные, узкие ладони с аккуратными закругленными ногтями. На одной руке – дешевые, ничем не примечательные часы, на другой – золотая цепочка, очень старая на вид и массивная.
Когда он убрал в карман спички и сигары, я спросила:
– Вы остановились в замке?
Мужчина удивленно взглянул на меня.
– Как вы догадались? – улыбнулся он.
– Метод дедукции. Острый глаз. Спички.
– Конечно. Какой же я глупый. Да, я провел там прошлую ночь, если можно это так назвать. Вчера я прибыл из Лондона.
– Как и я. Приехала на поезде.
– Я бы тоже не отказался. Но меня подвезли. Ненавижу водить машину. Вообще ненавижу машины. Предпочитаю сидеть и смотреть в окно или же читать книгу. Это определенно более цивилизованное занятие. – Он сел поудобнее, опираясь на локоть. – Вы здесь в отпуске или гостите у кого-то, а может, живете тут?
– Я в гостях.
– В деревне?
– Да. Как раз здесь.
– Что значит здесь?
– В доме наверху.
– В Холли-коттедже? – Он засмеялся. – Так вы гостья Фиби?
– Вы знаете Фиби?
– Конечно, я знаю Фиби. Поэтому-то я и здесь. Чтобы увидеться с ней.
– Что ж, сейчас вы не найдете ее дома, поскольку она уехала в местную больницу. – (На его лице отразился испуг.) – Все в порядке, у нее не инфаркт и ничего столь серьезного, просто она сломала руку. Ей наложили гипс, и доктор хочет осмотреть ее.
– Уф, какое облегчение! С ней все нормально?
– Конечно, она вернется к обеду.
– А кто тогда вы? Медсестра или одна из ее вечных студенток?
– Нет, я ее вечная племянница.
– Не может быть! Вы Пруденс?
– Может. – Я нахмурилась. – А кто же вы?
– Дэниел Кассенс.
– Но вы же в Мексике! – выпалила я.
– В Мексике?! Никогда там не бывал.
– Фиби заявила, что вы, возможно, в Мексике или в другом столь же безумном месте.
– Мило с ее стороны. На самом деле я был на Виргинских островах, на яхте одного моего друга из Америки, но нас предупредили об урагане, и я решил, что пришло время уезжать. В Нью-Йорке меня мгновенно атаковал телеграммами Питер Чэстал – писал, что я должен приехать в Лондон к открытию моей выставки, которую он организовал.
– Об этом я знаю. Видите ли, я работаю на Маркуса Бернштейна. Мы находимся почти по соседству с Питером Чэсталом. К тому же я читала заметку о вашей выставке. Похоже, вас преследует успех. Фиби тоже прочла ее. Она ужасно обрадовалась.
– Еще бы.
– Так вы были на открытии?
– Да. Я все-таки успел. Согласился в последний момент и сел на самолет.
– Но почему вы так не хотели ехать? Большинство бы не упустило такого шанса. Повсюду шампанское и всеобще восхищение.
– Ненавижу свои выставки. Это самый отвратительный вид демонстрации себя, как будто выставить в витрину детей. Любопытные взгляды. Мне даже тошно.
Я его прекрасно понимала.
– Но вы все же поехали.
– Да, ненадолго. Однако я решил замаскироваться – надел черные очки и шляпу, скрывающую лицо. Выглядел как чокнутый шпион. На выставке пробыл полчаса, а потом, когда Питер отвлекся, ускользнул в паб, решая, что мне делать дальше. Там разговорился с одним человеком, купил ему пива. Он упомянул, что едет в Корнуолл, вот я и подсел к нему в машину и прибыл вчера вечером.
– Но почему вы не приехали к Фиби?
Я задала вопрос, не подумав, и тут же пожалела. Дэниел отвернулся, сорвал пучок травы и пустил его по ветру.
– Не знаю, – проговорил он наконец. – По многим причинам. Некоторые высоконравственные, некоторые нет.
– Вы ведь знаете, что она бы обрадовалась.
– Да, конечно. Но прошло уже много времени. Я не приезжал сюда одиннадцать лет. Чипс был тогда еще жив.
– Вы ведь с ним работали?
– Да, в течение года. Я был в Америке, когда он умер. В долине Сонома в северной части Калифорнии. Гостил у знакомых, владевших виноградником. Письмо Фиби пришло ко мне не сразу. Я тогда еще подумал, что если никто не скажет вам о смерти близких людей, то они будут жить вечно. И тогда я решил, что не смогу больше вернуться в Корнуолл. Однако смерть – это часть жизни. Я это понял, пусть и не сразу.
Я вспомнила карусель, которую сделал для меня Чипс из старого граммофона, их с Фиби смех, запах его курительной трубки.
– Я тоже любила его.
– Как и все. Он был таким великодушным. Я учился у Чипса скульптуре, но узнал намного больше, а в двадцать лет это невероятно важно. Родного отца я никогда не видел, что всегда отдаляло меня от других людей. Чипс заполнил эту пустоту. Благодаря ему я осознал себя как личность. – (Я понимала Дэниела, ведь то же самое я испытывала по отношению к Фиби.) – Пока я ехал вчера из Лондона, то сильно сомневался – правильно ли я поступаю? Не всегда стоит возвращаться туда, где ты был молод и о многом мечтал. Где ставил перед собой грандиозные цели.
– Но не когда твои мечты и цели сбываются. Что и произошло с вами. Выставка Чэстала лишь доказывает это. Наверное, там распродали все до единой картины…
– Возможно, я склонен к неуверенности в себе.
– Нельзя иметь все.
Мы замолчали. Утро перешло в полдень, припекало. Я уловила легкое дуновение ветра, плеск воды, накатывающей на дамбу. С другой стороны полноводного залива долетал шум проносившихся мимо машин. Стая чаек воевала за протухшую рыбу.
