– Вот это находка! – сказал он.
Виктория стояла с открытым ртом.
– Что это?
– Это малый гребешок, и какой же он крупный!
– Я думала, такие раковины находят только в Вест-Индии.
– А теперь ты знаешь, что они встречаются и в Шотландии.
Она отодвинула ладонь от себя на некоторое расстояние, любуясь формой раковины и получая удовольствие просто от прикосновения к ее поверхности.
– Я сохраню ее навсегда. Как украшение.
– А может, как сувенир.
Виктория посмотрела на него, и он увидел, как пробивается ее первая улыбка.
– Да. Возможно, и как сувенир.
Они повернулись спиной к морю и отправились в долгий обратный путь. Песчаный пляж казался бесконечным, а дюны маячили где-то далеко-далеко. К тому времени как они добрались до крутого песчаного обрыва, с которого так легко спустились вниз, Виктория начала выдыхаться, и Джону пришлось взять ее за руку и тащить вверх по склону, увязая в песке и соскальзывая вниз. На полпути к верхнему краю обрыва она вдруг стала смеяться, а когда они наконец добрались до верха, то оба совсем запыхались. Не сговариваясь, они повалились без сил в защищенную от ветра впадину, где песок был покрыт густой жесткой травой и пучки сухой травы задерживали самые сильные порывы ветра.
Здесь даже ощущалось тепло солнечных лучей. Джон лег на спину и подставил солнцу свою толстую темную замшевую куртку. Виктория сидела, уткнувшись подбородком в колени, все еще любуясь своей раковиной. Ее волосы рассыпались по плечам, из-за огромного воротника свитера она казалась еще более худой и хрупкой, чем на самом деле.
Немного помолчав, она сказала:
– Может быть, мне не стоит оставлять ее себе, а лучше отдать Томасу.
– Томас не оценит.
– Оценит, когда станет старше.
– Ты любишь Томаса, да? Несмотря на то, что он не твой ребенок?
– Да.
– Хочешь, поговорим об этом?
– Я не знаю, с чего начать. Да и вряд ли ты поймешь меня.
– А ты попробуй.
– Ну что ж… – Она глубоко вздохнула. – Арчеры – дедушка и бабушка Томаса.
– Я так и понял.
– Они живут в Гемпшире. Оливер, возвращаясь из Бристоля, проезжал мимо Вудбриджа – это городок, где живут Арчеры…
Медленно, нерешительно она рассказала, что знала, о похищении Томаса. Все время, пока длился рассказ, она сидела спиной к Джону, и он вынужден был слушать, глядя ей в затылок. И это ему совсем не нравилось.
– …в тот вечер, когда ты привез меня после приема у Фербернов и Томас громко плакал, – именно в тот вечер они и приехали.
Он вспомнил тот вечер накануне его отлета в Бахрейн. Темное небо, и сильный ветер, и небольшой дом на Пендлтон-Мьюз. Виктория прячет лицо в воротник мехового пальто, в глазах у нее тревожное предчувствие и страх.
– …и всем троим поехать ненадолго отдохнуть. И так мы приехали в Бенхойл, потому что Оливер был знаком с Родди. Я уже рассказывала тебе.
– Я так понимаю, ты не работаешь и тебя ничего в Лондоне не держит.
– Нет, я работаю. В магазине готового платья на Бошамп-Плейс, а Салли, у которой я работаю, все равно очень хотела, чтобы я взяла отпуск. Она отпустила меня на месяц и взяла временно себе в помощь девушку, пока я не вернусь на работу.
– А ты собираешься вернуться?
– Не знаю.
– Почему?
– Может быть, я останусь с Оливером.
Такой ответ заставил Джона замолчать. Он не мог взять в толк, как какая-нибудь девушка могла желать остаться с этим необузданным эгоистом. Несмотря на его самые благие намерения спокойно и беспристрастно оценить ситуацию, он чувствовал, что постепенно начинает злиться.
– Я понимала, как миссис Арчер, должно быть, беспокоится, и сказала Оливеру, что, по-моему, нужно ей написать, но он пришел в бешенство, не хотел, чтобы они знали, где мы. Но я все-таки послала ей письмо. Я объяснила ей, что Оливер запретил мне писать о Томасе, но, наверное, письмо попало в руки мистера Арчера.
Теперь, когда она благополучно добралась до конца своего повествования, Виктория, по-видимому, решила, что пришло время посмотреть Джону в глаза. Она повернулась к нему лицом, всем своим видом выражая полное доверие. Она сидела на песке, подобрав под себя ноги.
– Это он звонил во время обеда. Теперь ты понимаешь, почему Оливер так взбесился.
– Да. Думаю, что да. И при этом все равно считаю, что сцена была отвратительная.
– Но ты ведь понимаешь?
Было очевидно, как это для нее важно. Но Джону, оттого что он понимал, легче не становилось. Самые худшие его подозрения подтвердились. Все стало на свои места, кусочки картинки-загадки сложены, и рисунок проявился. Один человек эгоистичен, другой – жаден. Когда между ними встала гордость, чувство обиды и даже злоба, никто ничего не выиграл, а пострадали невинные. Именно невинные. Роковое слово, но как иначе можно назвать Викторию и Томаса?
Он стал думать об Оливере. При первой же встрече между ними возникла антипатия. Подобно собакам, они обошли друг друга и ощетинились. Джон уверял себя, что его антипатия необоснованна, инстинктивна, и, как хорошо воспитанный человек, находящийся в чужом доме, всячески старался не показывать ее. Но антипатия была взаимной, и очень скоро Джона стало возмущать небрежное отношение Оливера к Виктории, его бесцеремонное обращение с Родди и почти полное отсутствие интереса к собственному ребенку. Уже через два дня общения с Оливером Джон понял, что ему неприятно иметь с ним дело. А теперь, после безобразной сцены за обеденным столом, он терпеть его не мог.
– Если ты останешься с Оливером, ты выйдешь за него замуж?
– Не знаю.
– Что ты имеешь в виду: ты не захочешь выйти за него или он на тебе не женится?
– Не знаю. – Бледные щеки ее порозовели. – Не знаю, захочет ли он… Он такой чудной. Он…
Душа Джона вдруг переполнилась неистовым, непривычным гневом. Он грубо прервал ее:
– Виктория, не будь дурой. – (Она уставилась на него широко открытыми глазами.) – Да-да, именно это я хочу сказать. Не будь дурой. Перед тобой целая жизнь, прекрасная и многообещающая, а ты говоришь, что выйдешь замуж за человека, который, возможно, не любит тебя настолько, чтобы на тебе жениться. Брак – это не любовный роман. И даже не медовый месяц. Это работа. Долгий и тяжкий труд, когда оба партнера работают не покладая рук. Удачный брак меняется, совершенствуется, но при этом всегда становится все лучше и лучше. Я видел это на примере своих родителей. Неудачный же брак потонет в сумбуре мелочных обид и взаимных упреков. Это я тоже пережил, предпринимая мучительные и бесплодные попытки сделать другого человека довольным и счастливым. И почти всегда никто не виноват. Просто складывается общая сумма тысячи пустячных недовольств, несогласия, дурацких мелочей, которые в прочном браке игнорируются или забываются во врачующем акте любви. Развод – не выздоровление, а хирургическая операция, даже если в семье нет детей. А у вас с Оливером уже есть ребенок – Томас.
