Эллен вздохнула, смирившись с опозданием на первый псалом.
– Хорошо.
Она опустила на стол трубку и проделала долгий путь через заднюю дверь к конюшенному дому. Когда она открыла заднюю дверь, порыв ветра едва не вырвал дверную ручку у нее из рук. Наклонившись вперед, чтобы противостоять ветру, придерживая рукой свою элегантную шляпку, она прошла по дорожке и открыла входную дверь дома Родди.
– Родди! – Она постаралась крикнуть погромче, и от этого голос сорвался.
Прошло какое-то время, затем наверху послышались шаги, и на лестнице появился мистер Доббс собственной персоной. Прямо каланча, подумала Эллен.
– Его нет, Эллен. Он уехал в Криган за воскресными газетами.
– Вас к телефону, мистер Доббс. Утверждает, что он ваш агент и что это очень важно.
Его глаза засветились.
– Отлично.
Он скатился с лестницы с такой скоростью, что Эллен едва увернулась, иначе он бы сбил ее с ног.
– Спасибо, Эллен – бросил он, проносясь мимо.
– Он ждет на другом конце провода, – крикнула она ему вдогонку. – Бог знает, во сколько это ему обойдется.
Но мистер Доббс был уже так далеко, что не слышал ее ворчания. Эллен скривилась. Ну и люди! Она плотнее надвинула шляпку и поторопилась в меру своих сил за ним. Дойдя до кухни, она увидела в окно ожидающий ее фургон Гатри с Джесс за рулем. Только открыв входную дверь, она вспомнила, что от волнения забыла перчатки.
Оливер говорил с Лондоном по телефону больше получаса. К тому времени как он снова зашел в конюшенный дом, Родди уже вернулся из Кригана с кипой воскресных газет, уютно устроился в глубоком кожаном кресле у камина и предвкушал встречу с первым стаканчиком джина с тоником.
Он отложил «Обсервер» и взглянул поверх очков на взбежавшего через две ступеньки Оливера.
– Привет. Я думал, все меня бросили.
– Мне пришлось отлучиться к телефону.
Оливер сел в кресло напротив Родди, свесив руки между костлявыми коленями.
Родди окинул его проницательным взглядом, почувствовав в словах Оливера с трудом подавляемое волнение.
– Надеюсь, новости хорошие?
– Очень. Звонил мой агент. Все решено. Новая пьеса после завершения спектаклей в Бристоле пойдет в Лондоне. В том же составе, с тем же продюсером, со всем остальным.
– Отлично. – Родди уронил газету на пол и поднял руку, чтобы снять очки. – Это замечательная новость, дружище.
– Есть еще кое-что хорошенькое, но об этом потом. В том смысле, что еще не все окончательно обговорено и подписано.
– Искренне рад за тебя.
Родди посмотрел на часы:
– Хоть солнце еще не в зените, мы могли бы пропустить за это дело по…
Оливер прервал его:
– Правда, есть одна проблема. Ты не будешь возражать, если Виктория с Томасом останутся у тебя на пару дней? Мне нужно съездить в Лондон. Завтра же. Всего на сутки. Из Инвернесса есть пятичасовой рейс в Лондон. И хорошо бы кто-нибудь подвез меня, чтоб я успел на него.
– Конечно. Можешь оставить их здесь на сколько хочешь. Я отвезу тебя на «эм-джи».
– Всего на два дня. Я вернусь на следующий же день. А потом заберу Викторию с Томом, и мы отправимся на юг.
Мысль об их отъезде расстроила Родди. Ему не хотелось снова оставаться одному, и не только потому, что ему было приятно общество молодой пары, – после отъезда Оливера, Виктории и маленького Томаса он не сможет более закрывать глаза на реальность, у него не будет оправдания. А реальность была неутешительна. Джок скончался. Джон собирается продать Бенхойл. Связи и традиции разорвутся навсегда. Конец прежнему образу жизни.
– Зачем вам уезжать? Вам незачем уезжать, – произнес он с затаенной надеждой оттянуть роковой момент.
– Мы должны уехать, и ты это знаешь. Ты и так был необыкновенно добр и предельно гостеприимен, не можем же мы гостить в твоем доме вечно. В первый день гость золотой, во второй серебряный, а на третий ломаный грош. Мы уже пробыли три дня, так что завтра за нас и гроша ломаного не дашь.
– Я буду скучать по вас. Все будут скучать. Эллен души не чает в Томасе. С вашим отъездом все здесь изменится.
– Останется Джон.
– Джон не останется дольше, чем надо. Он не может. Ему нужно возвращаться в Лондон.
– Виктория сказала, что он собирается продать Бенхойл.
– Неужели он обсуждал это с Викторией? – удивился Родди.
– Так она сказала вчера вечером.
– Да, он действительно хочет его продать. У него нет другого выхода. Честно говоря, я так и думал.
– А что будет с тобой?
– Все зависит от того, кто приобретет Бенхойл. Если это будет богатый американец и азартный спортсмен, возможно, он оставит меня мальчиком на побегушках. Представляю себя отдающим честь и протягивающим руку за щедрыми чаевыми.
– Тебе надо жениться.
– Кто бы говорил! – отпарировал Родди.
Оливер ухмыльнулся.
– Я – другое дело, – самодовольно произнес он. – Я принадлежу к другому поколению. Мне позволено придерживаться иных моральных ценностей.
– Именно иных.
– Не одобряешь?
– Какая разница, одобряю я или нет? Я слишком ленив, чтобы судить о том, что меня не касается. Возможно, раньше я тоже был слишком ленив, чтобы жениться, хотя именно этого от меня и ждали. Я никогда не делал того, что от меня ожидали. Холостяцкая жизнь – неотъемлемая часть моего бестолкового времяпрепровождения, как и писание книг, любование птичками, тяга к бутылке. Мой брат Джок махнул на меня рукой.
– А мне нравится такой образ жизни. По-моему, мы с тобой в этом отношении очень похожи.
– Наверное. Но у меня есть золотое правило. Я никогда не связывал свою жизнь ни с кем, потому что знал: рано или поздно я могу сделать человеку больно.
Оливер с удивлением взглянул на Родди:
– Ты имеешь в виду Викторию?
– Она очень ранима.
– Она к тому же умна.
– Голова и сердце – две разные вещи.
– Рассудок и чувства?
– Пусть так.
– Я не могу связать себя, – сказал Оливер.
– Ты уже связал. У тебя ребенок.
Оливер потянулся за сигаретами. Прикурил одну от щепки, зажженной от огня в камине. Когда она разгорелась, он бросил щепку в огонь.
– Не слишком ли поздно читать мне отцовские нравоучения?
– Еще можно все изменить.
Они встретились взглядом, и Родди увидел в бесцветных глазах Оливера знакомый холодок.