Взявшись за руки, мы неспешно бродили. И вот странность: ни мне, ни ему не хотелось, чтобы эта ночь кончалась. Ночь, не жаркая от любви, не страстная. А та, в которой мы говорили, слушали и слышали друг друга. Понимали.
– А стихов ты так и не прочитал… – усмехнулась я, когда Дэн, проводив меня обратно до дома, уже прощался.
– И правда, как я мог так сплоховать? Хотя у меня есть оправдание: я их все забыл. Даже «в траве сидел кузнечик».
– Это песенка, – я невольно улыбнулась.
– Если декламировать, то стих, – нашелся брюнет. – Но я обязуюсь искупить свою вину…
Он сделал шаг и поцеловал. Почти невесомо. Едва касаясь губами моих губ. Околдовывая и пленяя. Разделяя на двоих один вдох и заставляя забыть обо всем. Простое прикосновение, удивительное, наделенное невероятной магией… Магией спокойствия и счастья.
– До сегодня, – хрипло прошептал Дэн, отрываясь от меня.
В тот миг, когда он отстранился, я увидела тень, скользнувшую за угол дома. Но, наверное, мне это показалось.
– Ну все, иди к себе. И зажги свет на кухне, чтобы я видел, что ты в квартире.
– Можно же просто позвонить, – я улыбнулась.
– Можно, но так интереснее…
– А ты, оказывается, романтик. – Моя улыбка стала шире.
– Ты меня раскусила. – Дэн коснулся ладонью моей щеки. – Только это наш с тобой секрет. Для остальных я останусь суровым брутальным фрилансером.
Я не удержалась. Обманным движением отстранилась от его руки, стремительно, так, что сама удивилась, чмокнула оторопевшего от моей прыти брюнета в щеку и побежала к подъезду. А когда добралась до квартиры, еще несколько секунд смотрела в кухонное окно. Внизу, задрав голову, стоял Дэн. Он смотрел в темень и ждал, когда же зажжется свет. Я покачала головой и потянулась к выключателю.
Дэн
Рыжая. Несносная. Удивительная. Я хотел ее. По-разному. До радужных кругов перед глазами, до зубовного скрежета, до боли в паху, до каменного стояка. И чтобы она просто была рядом. Просыпаться с ней в одной постели. Не раз. Не два. Дольше. Намного дольше.
До встречи с рыжей всегда было интересно: пройдет ли проверку очередная пассия? Или сломается, предаст, обманет, изменит, выбрав то, что для нее покажется более выгодным и перспективным. Всегда делал ставку на второй вариант и всегда оказывался прав. Может, потому, что подсознательно выбирал хищниц, охочих до денег. С такими хорошо в постели, к таким не прикипаешь душой и не замечаешь расставания.
Но сегодня, когда ехал в такси, а потом и дома, в пустой темной квартире, я вспоминал рыжую и думал: впервые не хочу, чтобы проверка удалась. Нет. Даже не так. Впервые не хочу проверять вообще. Осознал это и понял: я влип. Влип по-крупному в рыжую.
Глава 10
В базовой комплектации к мужу-еврею даже в постели всегда прилагается мама, которая таки дает советы…
Дана Убий
Хорошее утро начинается ближе к вечеру. Желательно – с кофе в постель. В мою постель прилетел не кофе, а крик: «Мама! Я уже взрослый и самостоятельный и сам могу решать…» Что Шмулик может решать, я так и не поняла, громкое «Ша!» перебило его. А дальше солировал лишь женский вокал.
С трудом продрав глаза, я начала осознавать, что имею сомнительную честь слышать локальный апокалипсис по имени Сара Моисеевна Фельцман. Матушка Шмулика была знакома мне, к счастью, лишь дистанционно – по видеосвязи. Но ее меццо-сопрано намертво врезалось мне в память.
Между тем за стенкой нарастал звук, похожий на рев турбин самолета на взлете. Спросонья мне показалось, что Сара Моисеевна добралась-таки до сынули, нагрянув в гости. Но, судя по тому, что громкость вдруг резко стихла, голос ее лился все же из динамиков. И даже приглушенные вопли госпожи Фельцман ввинчивались прямо в мозг:
– Ой вэй! Муля, и думать забудь перебивать маму! Хватит устраивать свой показной балаган с самостоятельностью! Возвращайся ко мне, папе и пятиразовому питанию. Я же вижу по этому недоделанному скайпу, как ты отощал!
– Ма… – заикнулся было сосед, но был перебит категоричным маминым: «Ша!»
Шмулику оставалось лишь посочувствовать. Он сбежал от материнской опеки, но кто сказал, что опека его отпустила? Ровно раз в неделю, в шаббат, у Шмулика случался скайп. Длительный, в течение пары часов. Если сосед пробовал схитрить – заявить, что отключили интернет, или что он срочно торопится, или что он в туалете и никак не может связаться с матушкой, – то начинался форменный ад. Она трезвонила по телефону сыну, его друзьям, знакомым и почти незнакомым, пару раз весьма виртуозно разыгрывала сердечный приступ со стонами, врачами, написанием завещания и просьбами не оставлять несчастного папу Фельцмана одного после ее трагической смерти… В итоге Шмулик шустро трусил в свою комнату и выслушивал-таки нотации, но уже в двойном, а то и тройном размере.
Все это мама Фельцман делала от чистой души, считая своего почти тридцатилетнего сына еще нежизнеспособным зародышем. К тому же Сара Моисеевна очень хотела внуков. Но только правильных, без примеси гойской крови.
Правда, в последнее время она все чаще говорила уже о просто внуках. И все чаще спрашивала сына обо мне. Хотя поначалу даже намек на меня, абсолютную не еврейку, приводил ее в дикую ярость.
Да-да, несмотря ни на что, мама Фельцман свято верила, что именно я совратила ее сына и только из-за меня он улетел из-под ее теплого и уютного крыла. И единственное, что спасало, это то, что Сара Моисеевна жила за пару тысяч километров.
За стеной в семействе Фельцманов продолжался сеанс маминых ценных советов, которые слышали не только Шмулик и я, но и все соседи в радиусе квартала. Не понимаю, зачем Саре Моисеевне с такими голосовыми связками вообще нужен скайп или телефон? Она легко может без всяких девайсов доораться до сына прямо из своего города.
Немного покрутившись в кровати, позасовывав голову под подушку под разными углами, я наконец осознала, что поспать мне сегодня больше не удастся. Встала и, зевая, потопала на кухню.
Я как раз заваривала кофе, когда на пороге нарисовался Шмулик. Всклокоченный, с лихорадочным румянцем на круглых щеках.
– Уф… – нервно выдохнул он, тут же цапнул кружку с ароматным напитком и, залпом ее осушив, привередливо вопросил: – А почему без сахара?
– А потому, что ты обозрел в корень, – парировала я, отнимая свою любимую кружку с изображением сердечка.
Правильного сердечка – никаких тебе двух красных полупопий, а все как полагается: в разрезе аорта, вены, полулунные клапаны и перегородка между предсердиями и желудочками… Хотя даже оно не отучило Шмулика хапать мою чашку. И не отбило ему аппетит. Я бросила взгляд в пустое чашкино нутро и участливо, уже мирным тоном поинтересовалась:
– Совсем все плохо?
