***
Меня привязали к кровати, но, вроде бы, не очень крепко — догадываюсь, что я выглядел полутрупом. Я и чувствовал себя соответствующе. Хотелось сдохнуть. Уже понятно, что отсюда не уходят своими ногами — останки выносят в черных пластиковых мешках. Хотя, может, кто-то и был здесь по своей воле, откуда я знаю? За деньги люди могут на многое согласиться. Возможно, они уходили живыми…
Я понимал, что продлевать жизнь здесь я не хочу. Но сдохнуть очень хотелось не одному, надо было прихватить хоть кого-то из этих уродов.
То, что кто-то меня еще ждет, волнуется обо мне — почему-то я думал, что Виктория волнуется — меня не радовало совершенно. Я не вернусь, и не хочу, чтобы меня ждали.
Все произошедшее с того момента, как меня вырубили в подъезде, я сейчас вспоминал как-то странно: как будто это было со мной, но, в то же время, это не могло со мной произойти… Я будто был там, но наблюдал со стороны.
Два дня назад
Тянуло кожу на лице… «Смазливая мордочка» — сказали ему, проводя лезвием по щеке. Он тогда увидел близко от глаза этот нож¸ даже не нож, больше было похоже на скальпель… и невероятным усилием воли удержался от того, чтобы закричать от ужаса. Его неконтролируемый страх, впрочем, все равно все почувствовали, потому что он дышал коротко и часто, почти теряя сознание от ужаса, в любой момент ожидая, что ЭТО вонзится ему в глаз. Он даже почти не почувствовал порезов на лице, как будто это изматывающее ожидание сыграло роль анестезии.
«Эй, потише, а то его удар сейчас хватит, и все слишком быстро закончится» — он услышал это, но даже не осознал ни смысл слов, ни того, кто и кому это говорил.
А, может, это и хорошо было, потому что одним ужасом выбило другой, как пробки при перегрузке сети: он почти забыл, что все-таки случилось то, чего он так боялся еще в первый раз, у Андрея…
После этого, второго, похищения он наивно полагал, что его приведут к Павлу или Андрею, и кто-нибудь из них скажет, что подобных поступков они не прощают. Непонятно, почему так вывернулся мозг и почему он так хотел услышать очевидное — может, в ужасе происходящего цеплялся хотя бы за знакомые лица? Лучше дьявол, которого знаешь?
Никто ничего не говорил и не объяснял; он просто пришел в себя на узкой кровати в небольшой комнате с покрашенными светлой краской стенами, при включенном свете; руки и ноги были прикованы к кровати.
Сколько прошло времени — кажется, не очень много, когда в дверь зашли два человека. Один из них молча отстегнул руки, другой стоял рядом и, видимо, страховал. Освободив руки, его подняли с кровати за плечи, коротко приказав:
— Садись!
После этого руки завели за спину, причем так, что ему показалось — сейчас вывернут из суставов, и сковали сзади.
Фиксируя скованные руки, освободили ноги и снова коротко ткнули в спину:
— Вставай!
Он даже не думал о том, чтобы вырваться — сознание еще было каким-то спутанным; от лежания в неудобной позе и, наверное, от препаратов тело слушалось плохо. Да и просто накатывал волнами страх, мешая связно мыслить.
Так, конвоируя, его провели по какому-то узкому коридору и ввели в другую комнату. Там при их появлении из-за стола встал человек, одетый во что-то похожее на врачебный халат светло-зеленого цвета.
Он взглянул на Камаля, кивнул; конвоиры, похоже, понимали без слов, потому что они провели его дальше, вглубь комнаты, и открыли очередную дверь. За ней обнаружилась душевая.
Камаль уже постепенно пришел в себя и попытался вырваться, но его попытки были абсолютно безуспешны и даже, наверное, смешны для охранников.
Его руки как-то перекинули через трубу, идущую вдоль стены, и зафиксировали вверху, так, что двинуться было невозможно из-за мгновенно проявлявшейся дикой боли в плечах. Отличный стимул вести себя смирно…
Кто-то из охранников молча стукнул ботинком по ногам, заставляя расставить их шире, и ноги тоже закрепили внизу. Он почувствовал себя бабочкой, распятой в альбоме натуралиста. А трубы в этой душевой явно не все водопроводные, похоже, она специально оборудована для подобных ситуаций…
Охранники вышли, зашел тот человек, который был в комнате. Он быстро и молча разрезал рубашку Камаля, даже не коснувшись тела — чувствовалась сноровка и опыт. Рубашка упала на пол несколькими лоскутами. Брюки он тоже не стал расстегивать, и срезал почти так же легко, снова ни разу Камаля даже не поцарапав.
Если раньше Камаль думал, что он чувствует страх и стыд, будучи распятым на этих креплениях, то это не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал сейчас. Полная неподвижность, обнаженность, человек во врачебном халате с каким-то очень острым предметом… Он подумал об экспериментах, опытах, сумасшедших ученых и забился в наручниках, уже плохо контролируя себя.
«Врач» спокойно сказал:
— Ты вывернешь запястья. Мне-то все равно, а тебе будет больнее.
— Что… что вы собираетесь делать? — наконец выдавил из себя Камаль, давясь воздухом.
— Я? Ничего. Я только вымою тебя.
И его действительно вымыли, как на автомойке: из душа с сильным напором, хлеставшим по телу, и намыливая каким-то сильнопенящимся гелем, причем «врач» делал это руками в резиновых перчатках. Действительно, дезинфекция.
Закончив процедуру, тот выключил душ и, прежде чем Камаль задал какой-либо вопрос, он
почувствовал слабый укол.
***
Он снова очнулся. Уже другая комната, большая, скорее, какой-то зал. Шумно. Здесь явно было много народа. Возвращалось сознание, возвращался слух и способность анализировать, и он понял, что слышит гул голосов и какие-то непонятные звуки — как будто что-то крутится, стучит… игральные кости? Карты? Колесо?
А еще он был весь замотан, как мумия, в какую-то простыню.
По обрывкам разговоров он начал понимать, что это что-то вроде игорного клуба, и компания из нескольких человек играет «на желание». На него.
Вначале от простыни освободили его плечи и руки. Первый победитель был явно разочарован своим выигрышем. «Ну, и что тут можно придумать? — раздраженно поинтересовался он. — Ну, разве что так…» — он закурил, а потом приложил горящий конец сигареты к предплечью своего выигрыша.
Камаль задохнулся от боли, дернувшись всем телом.
К следующему ожогу он уже постарался подготовиться и не доставлять такое удовольствие своей реакцией…
Потом выиграл какой-то мужик в возрасте с нечитаемым выражением светлых рыбьих глаз на надменном лице. «Тебе о душе уже пора думать, а ты здесь развлекаешься», — подумал Камаль, усилием воли заблокировав мысли о том, что все это еще только начало. И вырваться нереально, даже если бы было, куда бежать — он в очередной раз прикован или привязан к железному стулу, а сзади, сразу за ним, длинный стол или что-то вроде барной стойки, с креплениями, в которых зафиксированы его руки ладонями вверх, как будто у него собрались брать кровь на анализ.
