– А, то есть это ты все-таки понял? Успел подтянуть английский?
– Не знаю, как объяснить, – Платон расстегнул рубашку, и Надя отвела взгляд. – Но когда дело касается женщин, я как-то лучше понимаю иностранную речь.
– Даже если эти женщины помнят Вторую мировую?
– А что? Та, с палочкой, была очень даже ничего.
– Фу, гадость. Дай мне это развидеть!
– А вот это уже эйджизм!
– Чего?! – Надя подняла на Платона глаза и тут же пожалела об этом: он уже вовсю выпутывался из концертных штанов.
– Как расизм, только про возраст, – он залихватски ей подмигнул, и Надя поняла, что он в очередной раз издевается. – Может, гульнем, а? Время детское, а я Вену так и не посмотрел.
– Поздно уже. С утра – вылет, – Надя заботливо водрузила костюм на вешалку.
– Да брось, тебе же хочется! Романтика, ночные огни, ресторанчик…
Наде и правда хотелось, но она знала, что не сможет долго молчать. Не пройдет и получаса, как совесть загрызет ее поедом, и она расколется. Признается Платону, что собралась передать его с красным бантиком на макушке другому агенту. И тогда все станет слишком сложно. Он начнет ее отговаривать, показывать умилительные пантомимы с пальцевым человечком. Или, не приведи господь, достанет виолончель и сыграет что-нибудь эдакое из популярного. Джазовое и хулиганское. И тогда все, пиши пропало. Конец всем грандиозным планам на светлое будущее. Надя сдастся, а дальше… Дальше по сценарию: падение в никуда и замызганная картонка на городской площади.
Потому-то она и отказалась от прогулки. И по той же причине соврала, что не хочет ужинать, и поскорее заперлась у себя в комнате в отеле, стараясь не слушать, как Платон напевает в душе. И даже в самолете раздобыла у стюардессы маску на глаза, сослалась на мигрень и сделала вид, что проспала весь полет. А в Москве, едва забросив вещи домой, поехала в агентство, словно боялась, что любое промедление заставит ее передумать.
– Олег Натанович? – постучала она в кабинет шефа.
– Да-да, Наденька, проходите.
Надя, сжав зубы, зашла. Она не любила, когда посторонние называли ее уменьшительным именем. Всегда представлялась полным. Надежда – звучно и солидно. Но почему-то каждый второй считал своим долгом через пару предложений понизить ее до Нади или и вовсе до Наденьки и Надюши. И ладно Платон: ему было позволено так ее называть, как-никак, столько лет дружбы за спиной. Но остальные? Почему они всегда опускались до подобного панибратства? Наденька – это ведь не знаток своего дела, не взрослая женщина, а какая-то девчонка в колготках, сморщенных на коленках.
– Олег Натанович, у меня к вам разговор, – Надя присела на край стула и огляделась.
Кабинет шефа был с пола до потолка увешан афишами, и никто не знал, какого цвета на самом деле там стены. Почему-то Олег Натанович не снимал старые плакаты, а новые лепил прямо поверх, бесконечно перемещал их и перевешивал, будто собирал огромный пазл.
– По поводу Барабаша, я так понимаю? – Воскобойников, о деловой хватке которого ходили легенды еще со времен Советского Союза, поерзал в кожаном кресле и снял изящные прямоугольные очки без оправы.
– Откуда вы… – Надя растерялась на мгновение, но вовремя спохватилась: пора уже было перестать удивляться, что Олег Натанович знает все обо всех. – В общем, я хотела бы попросить у вас другого клиента. У Платона шикарное портфолио, перспективы, он будет не против остаться с нашим агентством, но…
Она резко замолчала, потому что Воскобойников замотал головой, отчего седые вихры над мочками его ушей всколыхнулись.
– Ответьте мне на один вопрос, Наденька. Вы с ним, с позволения сказать, перешли границы?
– Что?
– Личные отношения, роман, интрижка? – он наклонился вперед, будто хотел заглянуть Наде в самый мозг.
– Нет! Что вы, нет, конечно. Просто…
– Тогда послушайте меня, – тонкие губы Воскобойникова сжались, и интеллигентное лицо благонравного старика стало жестким. – Ваша работа, с позволения сказать, никуда не годится. Я уже беседовал с господином Шульцем: на концерт в Вене не распродано и половины билетов. Вы поторопились – и сильно. Барабаш не готов был выступать на подобной площадке. Потому что туда надо заходить или с триумфом – или никак.
– Но… Я думала, это шаг вперед… – Надя ожидала чего угодно, только не разноса.
– Надо было готовить почву. Наращивать популярность, нарабатывать имя. А это, – Воскобойников ткнул пальцем в афишу венского концерта, непонятно откуда взявшуюся на стене, – позор. Еще и с ошибкой… Я бы уволил вас, если бы он вами так не дорожил. Словом, я даю вам полгода. И если через полгода имя Платон Барабаш по-прежнему будет пустым звуком для европейского слушателя, я выполню вашу просьбу: передам его другому агенту. А вас, Надежда, уволю.
Надя моргнула. Впервые Олег Натанович назвал ее полным именем, вот только особой радости это почему-то не принесло.
Глава 5
– И что ты теперь будешь делать?
Надя съежилась. На нее смотрели четыре пары глаз: Машкины, Ромины, Димины и Юлины. У Юли на груди еще висел Андрюха, но ему в свои два месяца до теткиных рабочих перипетий не было никакого дела.
Весь цвет семейства Павленко собрался на родительской кухне. Стоило Маше написать в общий чат под названием «Семейники» с кучей аляповатых эмодзи, что Надю вот-вот уволят и вообще у нее, по ходу, депрессия, как Юля подхватила младшего, а Дима отпросился у жены. Маше с Ромой ехать ниоткуда не требовалось: они вместе с Надей все еще обретались в четырехкомнатном семейном гнезде.
Такова уж была традиция Павленко: на чьи-то проблемы реагировали всем кланом. Тут же собиралась опергруппа, и хотел ли того виновник торжества, нет ли, – сообща разрабатывали план действий.
Надя была бы не против сейчас побыть одна, но сама допустила роковую ошибку: проболталась Машке. А та и рада была поднять тревогу и объявить чрезвычайное положение. Куда деваться? Пришлось выкладывать братьям и сестрам, к чему привела карьера музыкального агента.
– Не знаю… Может, написать по собственному? – Надя уныло потянулась за сушкой.
– Еще чего! – Машка звонко шлепнула сестру по руке. – Никакого заедания углеводами.
– Сейчас кризис, – Дима задумчиво потер отросшую щетину. Как только решил поддаться моде и отрастить бороду, так и трогал ее, не переставая, а то вдруг бы кто не заметил главный признак маскулинности. – Самой увольняться – самоубийство.
– А как я его тебе за полгода раскручу до уровня Мацуева? – возмутилась Надя. Легко всем советовать, когда они в этой сфере ничегошеньки не понимают!
– А Мацуев – кто у нас? – нахмурился Рома и тут же полез гуглить.
Что и требовалось доказать! Роме-то повезло: он выбрал такую профессию, что остаться без работы ему не светило вовсе. Будучи гейм-дизайнером, он от компьютера отрывался в двух случаях: когда хотел спать или в туалет. Даже еду ему мама, смирившись, приносила в комнату.
