– Кто живет в этом ночлежном доме? – спросил я.
Она нахмурилась.
– На данный момент? Кажется, семья Эдвардсов. Иногда Ричардсоны. Иногда дети остаются ночевать, а родители пулей мчатся через всю площадь, только бы побыть немного в тишине и покое.
– Но кому он принадлежит?
Сьюзен остановилась и рассмеялась. Она смеялась так сильно, что даже не она тряслась от смеха, а смех трясся от нее.
– Извини. Вечно я забываю, ну, знаешь, когда появляются новые люди… – Увидев выражение моего лица, она покачала головой. – Здесь никому ничего не принадлежит. Уолден – коммуна.
– Что?
– Коммуна, – сказала она, как будто повторение этого слова могло придать ему какой-то смысл. – У нас нет частной собственности. Мы владеем всем сообща.
Неудивительно, что это место показалось мне немного странным.
– Так вы коммунисты?
– Нет. – Она прищурилась, как будто пытаясь настроить визор на линию горизонта. Только вот при ней не было ни визора, ни каналов. – В коммунистической системе государство владеет ресурсами и раздает их по своему усмотрению. Здесь же никто ничем не владеет, поэтому все владеют всем. Кухонные принадлежности, дома, огороды с томатами… все это в равной степени принадлежит всем нам.
Без сомнения, это была самая идиотская система из всех, о которых я когда-либо слышал, включая Майами, где богатство и власть распределялись пропорционально загару и размеру имплантата груди
[131].
– Идем, – сказала она, как только перестала смеяться над выражением моего лица. Она взяла меня под руку. – Я хочу тебе кое-что показать.
Она махнула рукой, чтобы я шел по обсаженной деревьями аллее в тень старой карантинной палатки, перекрашенной в пестрые цвета, чтобы скрыть опознавательные знаки.
Я подавил крик. За длинным грубо обтесанным столом, испещренным пятнами солнечного света, сидели Барнаби и Малыш Тим.
А рядом с ними была знакомая торпедообразная фигура андроида древней модели.
– Рамми! – Я пересек двор и обнял ее прежде, чем успел понять, что делаю.
– Траки. – Она издала серию писков и свистов, вероятно, это был смех. – Осторожно. Не споткнись об эту кучу, это мои новые микросхемы.
– Прошу прощения. – Я отстранился, держа руку на ее плечевом суставе. Она выглядела потрясающе. Ее интерфейс был чисто вымыт, решетка динамика очищена от пыли, а еще…
– Твоя линза, – выпалил я. – У тебя новая линза.
– Да, – ответила она, поворачивая ее в разные стороны. – Ну разве это не здорово? Она снабжена самой современной волоконной оптикой, а разрешение более чем в десять раз превышает то, что было раньше.
Я хотел за нее порадоваться. Но такая линза обойдется нам дороже, чем я мог себе представить. Я повернулся к Сьюзен.
– Отличный апгрейд, – сказал я. – Сколько нам это будет стоить?
– Нисколько. – Она рассмеялась. – Это подарок.
– Ну конечно. – Я изобразил улыбку, так, чтобы она поняла, что я оценил ее юмор. – Вы отдаете даром совершенно чужому человеку новенький оптоволоконный объектив на 360 градусов. Тут ничего никому не принадлежит, и все такое.
– Именно. Среди наших парней, девушек и агендерных людей есть настоящие умельцы. У нас тут целый инженерный корпус. Они были рады помочь вам. Кроме того, – добавила она, – вы больше не чужие.
Я понял, что она не шутит, но решил, что она попытается выписать нам счет чуть позже, возможно, в форме извращенных сексуальных услуг. Возможно, Уолден был одним из тех мест, где последователи религиозных культов использовали все эти «разговоры о коммуне» для того, чтобы оправдать потрахушки со всеми своими соседями.
Тем вечером мы ужинали снаружи, в большом парке: домашняя паста, настоящее масло, сыр, кукуруза на гриле и персиковый салат. Когда температура воздуха упала, мы уселись у костра, чтобы выпить домашнего вина и послушать музыку под завесой из дыма, сквозь которую был виден свет звезд.
А утром, когда Сьюзен разбудила меня, принеся чашку кофе, сваренного из натуральных зерен, мой ум принялся снова и снова вращаться вокруг одной и той же мысли, словно муха, кружащая вокруг банки с Салатом из натуральных персиков™ в сахаре Кранч.
Что, черт возьми, не так с этими людьми?
32
Если кто-то предлагает вам сделку, которая кажется слишком хорошей, чтобы быть правдой, не удивляйтесь, проснувшись без штанов.
(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)
Это было мучение: четыре дня без портала, без каналов, без стримов и музыки в стиле эмбиент, без болтовни далеких голосов, обсуждающих премудрости политики и национальную гордость. Все, что у меня было для развлечения, – это «Путеводитель афериста», где я тоже застрял аккурат посередине. Я не мог даже проскользнуть на Дорогу из желтого кирпича, чтобы поболтать с Плохой Кисой – поболтать с Эвалин. У них стоял файервол, который не позволял этого сделать, к тому же зарядить визор было негде.
– Слишком много людей, – сказала Сьюзен, – живут, точно pollo
[132], пряча головы под крылышки, подпитываясь чужим теплом, чужой жизнью. Они отказываются от своей реальной жизни, чтобы попытаться жить фантазией. Мы хотим это изменить. – Я чуть было не сказал ей, что проблема вовсе не в фантазии. Проблема в том, что реальная жизнь изначально была сраным говном. Но не было никакого смысла тратить на эти объяснения свой трафик. Как любила повторять моя мама, «не стоит раздаривать носки слизнякам».
Я не мог избавиться от ощущения, будто мы погрузились в жуткую симуляцию, и к тому времени, как мы сбежим, мира, в который можно вернуться, уже не будет. Однако Рамми должна была исправить парочку неполадок в своей операционной системе, а с меня все еще слезали куски обгоревшей кожи, я был слаб от солнечной лихорадки и, пока мы здесь застряли, должен был притворяться, будто думаю, что пребывание в этой глухомани и рытье канализационных траншей с нуля было лучшим, что случалось в моей жизни.
На третий день Сьюзен намазала меня алоэ и солнцезащитным кремом и повезла на внедорожнике через пустыню в каньон Макдоналдс-Хаятт™. Было странно покинуть Уолден с его приютом из зелени и воды и снова оказаться среди пейзажа цвета кости – это был такой же жесткий отходняк, как тот, что я испытывал, покидая действительно хорошую симуляцию и обнаруживая, что мир был таким же уродливым, каким я его оставил.
Каньон оскалился заброшенными роскошными домами, отелями, туристическими лавками, пафосными забегаловками и торговыми центрами в состоянии упадка. Несколько кондоминиумов и огромное крыло «Гранд Хаятт» рухнули с утесов, пожранные ветром и толчками далеких землетрясений. Сломанные пилоны и опорные балки валялись на дне каньона, словно рассыпанные спички. На узком скалистом выступе стоял, покачиваясь, «Макдоналдс», с трудом пытаясь удержаться. По словам Сьюзен, через сто лет все эти здания исчезнут, их сбросит с себя та земля, за которую они цепляются, и они обратятся в пыль, словно кости всех тех безрассудных разодетых проходимцев, ипотечных кредиторов и застройщиков.
